Татьяна Туринская - ...Не повод для знакомства

Вот, наконец, и долгожданная пятница. В ожидании встречи с Владом Тамару с самого утра бил мандраж. Она без конца смотрела на часы и вздыхала в отчаянии: ах, как же медленно тянется время, когда же наконец будет вечер… А время, словно издеваясь над бедной страдалицей, все тянулось и тянулось. Большая стрелка, кажется, очень сильно устала и намекает на отпуск, часовая же, пожалуй, и вовсе умерла…

И вот свершилось — рабочий день закончен. Не забегая домой, дабы не опоздать на "Ракету", Тома разъяренной фурией вскочила в переполненный автобус. И откуда только силы взялись — сорок два килограмма в кроссовках, а протолкнула внутрь здоровенных мужиков, повисших гирляндой на стонущих в бесплодных попытках закрыться дверях. Да еще и с сумками, благоразумно прихваченными с утра из дома. Такую бы энергию да в мирных целях…

На речном вокзале, как всегда пятничным летним вечером, было не протолкнуться. Среди людской толпы опытным глазом Тома без труда разглядела своих, протолкнулась к ним. А сердце так и выскакивало из груди — там Влад, благодаря высокому росту его трудно было бы не заметить даже издалека. Что он скажет ей при встрече, как улыбнется, как весело будут смеяться его глаза…

А Влад, казалось, и не заметил ее появления, метущегося девичьего взгляда. Он не обращал на нее внимания ни на причале, ни во время полуторачасового путешествия. Тома все ждала, когда же он вспомнит про нее, когда снова его глаза станут такими теплыми и ласковыми. Ждала в пятницу, ждала в субботу, ждала в воскресенье… Так и вернулась домой — недождавшаяся, растерянная, раздавленная обманутыми ожиданиями. И полная надежды.

Через неделю все повторилось. Влад опять как будто не замечал бедную Тамару, изнывающую от неразделенной любви. Он откровенно заигрывал с подлой Людкой, которая так и стелилась под него, прижималась на глазах у всех. Тома аж краснела от стыда за столь недостойное поведение подруги — разве ж можно вот так, на людях, вешаться на шею мужику? А Людка исходила похотью, томилась в ожидании ночи…

Тамаре было до слез обидно за себя, стыдно за подругу и за Влада. И больно, больно, бесконечно больно. Но любовь жила в ее душе, а раз жива любовь — жива и надежда. И она каждую неделю все ждала, что он все же вспомнит о ней, он поймет, что нужна ему только она, Тамара, что никакие людки-маринки и иже с ними не стоят мизинца ее левой ноги…

Влад откровенно издевался над ней. После того сладкого поцелуя прошла уже не одна неделя. И каждый раз все повторялось — он снова на глазах у всех крутил шашни с другими, не обращая ни малейшего внимания на Тамарины страдания. Казалось, его забавляли ее тоска и мучительная ревность, когда он рядом с ней обнимал и целовал каждый раз новую подружку. А на Тому лишь изредка бросал исподтишка пытливые взгляды, доводя ее до безумства.

Вот уже месяц Тамара не может ни о чем думать ни дома, ни на работе, ни, тем более, на базе. В душе поселились боль и обида, ревность жгла и разрывала сердце. Уже и надежда стала понемногу затухать, на смену ей пришло неверие в собственное счастье. Конечно, чего же она ждала? Да разве может ее кто-то полюбить? Тем более Влад, такой красивый, такой элегантный даже в загородной поездке, обворожительный и насмешливый, бесконечно притягательный… Да кто она такая, чтобы понравиться Владу? Да как она посмела хотя бы надеяться на его внимание, она, мышь серая, бледная поганка. Она не достойна его, что это она о себе возомнила? Да ты в зеркало-то на себя смотрела, очаровашка?! Так погляди. Швабра и то привлекательней выглядит, чем ты. У тебя ж ни рожи, ни кожи — худючая скелетина, вместо груди — один намек, что там что-то должно быть (ищите, ищите, кто ищет, тот всегда найдет!). А лицо? Что это за лицо?! Скорее, морда лица! Носик остренький, губки тоненькие, щечки какие-то впалые… Одни только глаза заслуживали комплимента — большие, темно-карие, влажные, словно маслины. И длинные пушистые ресницы. Впрочем, бровки тоже ничего — в меру густые, красивой приподнятой формы, даже подправлять нечего. Вот и все ее прелести. Маловато будет… И кто позарится на такое сокровище? Кому она нужна…

Поездки на базу отдыха больше не доставляли удовольствия. Скорее, наоборот, приносили боль и унижение. Но и перестать ездить туда Тома не могла. Ведь, останься она дома — кто знает, отпустят ли ее родители в следующий раз куда-нибудь? Да и оставят ли они ее дома, не потащат ли за собой в тайгу, на так называемую дачу? А вдруг закончится ее свобода, мать опомнится и снова наденет на нее короткий поводок? Да даже если и не наденет, Тамаре каждый день, каждый час дома, в этой моральной тюрьме, казался безвозвратно потерянным, канувшим в лету без всякой пользы и лишенный удовольствия. Дом у нее прочно ассоциировался с татаро-монгольским игом. Дом — это постоянные поучения и призывы матери быть сдержаннее, ледяные упреки в недостойном поведении только за то, что позволила себе лишний раз выглянуть в окно (а вдруг кто-то увидит ее и плохо о ней подумает!) и постоянные рассуждения о природе греха, о первородном грехе, об абсолютной греховности и бесконечной подлости мужской половины человечества и вновь упреки в адрес женской его половины за недостойное поведение и неумение дать отпор грязному натиску мужчин… Уж лучше она будет ездить на базу. Невнимание Влада вынести легче, чем постоянные раздраженные разглагольствования матери. И Тома продолжала ездить.

Уже середина сентября. Вот и лето прошло. Это было ее первое самостоятельное лето. Ее прекрасное лето. Благодаря неразделенной любви она стала старше, повзрослела душой. Это лето навсегда останется в ее памяти.

Сегодня на базе закрытие сезона. Последний раз в этом году съедется их теплая компания, последний раз порезвятся на природе перед долгой холодной зимой. И последний раз Тамара вырвется из домашнего плена. Потом — много месяцев нудных нотаций, ледяных презрительных взглядов родителей, унизительных комментариев ее внешности и поведения. Но это все потом, а пока у нее впереди два прекрасных дня, два последних глотка свободы…

Как обычно, место общей встречи — причал на речном вокзале. Уже не так много народу толпится на вокзале, остались только заядлые дачники да редкие туристы. Поредели и ряды их компании, ведь сентябрь — традиционный колхозный месяц и все студенты разъехались по колхозам на так называемый трудовой семестр. Тамарин институт тоже стройными колонами отправился на картошку, остались только пятикурсники — у них плотная программа, они должны готовиться к защите диплома. Тамара пока только перешла на четвертый курс, но осталась в городе — мамаша всеми мыслимыми и немысленными способами расстаралась, чтобы дочь оставили отрабатывать в институте лаборанткой. Разве она могла оставить свою девочку без присмотра на целый месяц?! Как же, рассказывали ей, чем они в этих колхозах занимаются! Одно сплошное непотребство!