Татьяна Туринская - На восходе луны

— Ну вот, я именно это и хотел от тебя услышать. Теперь-то ты поняла, как он тебе дорог? Викуля, милая, ты считала себя мудрой женщиной, а на самом деле оказалась такой же дурочкой, как и я. Только я много лет пытался убедить себя, что не люблю Маринку, а ты с легкостью убедила себя когда-то, что именно я и есть твоя вторая половинка. Мне ты очень легко доказала, как я был неправ, а свою неправоту видеть категорически отказывалась. Теперь-то со мной согласишься? Ты была одинока, мы сблизились с тобой на почве бизнеса, сдружились, и ты вбила в свою очаровательную головку всякие глупости. А на самом деле мы пользовались друг другом сугубо в эгоистических целях. На том этапе они себя замечательно оправдывали, но тот этап давным-давно закончился, а ты до сих пор боишься посмотреть правде в глаза. Вот подумай: если я исчезну из твоей жизни, что ты почувствуешь? Только честно и предельно откровенно, как и я перед тобой.

Вика старательно пыталась представить себе такую ситуацию. А что ее, собственно, представлять? Вот она, эта ситуации, в самом что ни на есть реальном воплощении. Потураев, которого она много лет считала едва ли не своей собственностью, оказывается, на самом деле никогда ей не принадлежал. И теперь он уже фактически не рядом, а вне пределов досягаемости: он уже давно, по крайней мере чувствами, находится в объятиях другой женщины. Обидно? Безусловно! Больно? Да! Только больно, скорее, не сердцу, а собственному эго. А что она почувствует, уйди вдруг от нее Чернышев? Ведь он не чурбан, как Потураев, ведь запросто может почувствовать, что она не слишком им дорожит. И что тогда? Ей станет легче, потому что уже не надо будет отвлекаться от мыслей о любимом Андрюшеньке?!

Глупости какие! Валерка… Вроде и без него прекрасно жила, а окажись вдруг снова без него — пропадет. Сжалось не только сердце, но отчего-то вдруг стало больно внизу горла, как будто кто-то перевязал суровой нитью все сосуды. Валерка… Вот тот обычный парень, за которого она когда-то ухватилась, как за спасательный круг, лишь бы выйти замуж назло подлецу Потураеву, как-то совершенно незаметно занял в ее жизни такую важную позицию, отвоевал для себя такой огромный кусок пространства в ее душе, что вынь его оттуда и душа скукожится, как сдувшийся воздушный шарик, и стенки ее слипнутся, и уже никогда и ничего не сможет их разлепить для того, чтобы вновь заполнить душу. Валерка… А Андрюшенька?! Их с Валеркой Андрюшенька?! Что будет с ним? Господи, да о чем же она думала все эти годы?! Почему же она такая глупая, Господи?! Валерка!!!

И, словно проснувшись после летаргического сна, Виктория увидела все четко и ясно. Улыбнулась безмятежно:

— Если ты исчезнешь из моей жизни? Я почувствую облегчение.

Потураев просиял:

— Ну вот видишь!!! Господи, Викуля, милая моя, родная, самая драгоценная на свете! Теперь-то ты понимаешь, что мы с тобой — только друзья? И что нет в этом абсолютно ничего для тебя оскорбительного?! Просто мы с тобой два дурака, два полных идиота, которые чуть было не разминулись со своим счастьем. Я украл у себя и у Маринки десять лет несказанного счастья, ты у вас с Чернышевым — два с хвостиком или уже три — сколько вы уже вместе? Ты понимаешь, что мы натворили? Нам нужно срочно все исправлять! Кто знает, сколько лет нам отпущено в этой жизни? Я уже едва не отправился на тот свет однажды, может, Бог просто сжалился надо мною и дал мне вторую попытку? А мы воруем у самих себя счастье…

Вика вновь расплакалась, только на сей раз не истерически, не горестно, она плакала и улыбалась, встала на колени, обхватила ноги Потураева, прижалась мокрым лицом к клетчатому пледу:

— Андрюшка, милый, я так тебя люблю! Ты самый замечательный на свете друг! Обещай мне, что никуда не исчезнешь, ладно? Больше того: давай дружить семьями: ты со своей Маринкой, я с Чернышевым? Я так тебе благодарна! И какие мы и вправду дураки! Прости меня, ладно?..

— Ладно, ладно, вставай, — довольно произнес Потураев. — Нечего у меня в ногах валяться, я, как человек великодушный, и так прощу.

Поднимаясь, Виктория тихонько рассмеялась:

— Великодушный ты мой! Да я ж к тебе иначе и прижаться не могу — из-за колес к тебе и не подступиться. Так как насчет моего предложения? Принято?

Андрей вздохнул:

— Не все так просто, Викуля. Моя-то Маринка по-прежнему замужем… Ну ладно, хватит об этом. Ты блузку-то сними — я ее в твою коллекцию пока не отписывал. Сама понимаешь — опытный образец…

Марина не находила себе места. Значит, для нее и действительно в сердце Потураева места нет… Прахом пошли все надежды… Для души, для тела у него есть и покраше — вон фифа какая разряженная, не то что Маринка! Потураев, видать, в этом плане мужик разбалованный — вон как в первую же встречу сразу все про нее понял: и про базарные дешевые шмотки, и что абсолютно ничегошеньки она в этой жизни не добилась… И правда — ничего, абсолютно ничего… Нет, неправда! У нее есть Аришка, самая замечательная девочка во вселенной.

Гостья довольно долго не покидала хозяйский кабинет. Марина старалась заниматься делами, механически протирая тряпкой все, что под руку попадет, будь то полированная поверхность стола в гостиной или утюг, притаившийся под стулом на кухне. Воображение подсказывало, чем сейчас могут заниматься Потураев со своей гостьей. Чем, чем?.. Что за глупый вопрос?! Знамо чем… Недаром у него в кабинете и удобный диванчик имеется… А впрочем, зачем ему в его нынешнем положении диван? Небось и этим занимается прямо в инвалидной своей коляске.

Эмоции подталкивали Марину бросить все и уйти по-английски, не потребовав даже расчета за месяц работы. Слезы застилали глаза, рука протирала одной и той же, давно высохшей тряпкой паутину в самом недоступном углу и экран телевизора, кухонный стол и ручки двери. А разум кричал: 'Не смей и думать, не смей! Ты десять лет ждала возможности быть рядом с ним! Пусть он не с тобой, зато ты — с ним! И где еще, скажи на милость, ты сможешь заработать столько денег, чтобы нормально прокормить ребенка? Чтобы купить матери не плохенькие, почти бесполезные лекарства, а настоящие, от которых ей, быть может, хотя бы чуточку станет легче?!' И, давясь слезами, Марина терла и терла все подряд, то боясь выглянуть из кухни, дабы не увидеть чего-нибудь, ранящего ее еще больше, чем вид успешной соперницы, то, не в силах вынести неизвестность, принималась усердно тереть ручку двери в прихожей, при этом ощущая себя мазохисткой. И дождалась…

Из кабинета вышла Виктория с явно припухшими от слез глазами. Марина уж было собралась радоваться поражению соперницы, как вдруг, словно при замедленной съемке, увидела, как буквально на ходу гостья застегивает блузку… Слезы Маринкины на этом закончились. Откуда-то из самых глубоких недр души поднялась вдруг невиданная злость на гостью, на Потураева, на целый мир. Гнев буквально захлестнул: 'Ну нет, вот теперь я никуда не уйду! И пусть мне будет хуже. И пусть я нужна ему сугубо для выполнения домашней работы, пусть! Значит, не судьба! Но он, по крайней мере, будет мне платить за ребенка. И пусть он сам об этом не догадывается — я-то буду знать, зачем я здесь. Ненавижу, ненавижу!!!'