Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку

Взбудораженный долгим перелетом и встречей с любимым папочкой, Поросенок угомонился лишь после третьей сказки.

Под мерный голос мужа, читающего дочери новую книжку, Наталья задремала. Бормочущий голос отдалился, а потом и вовсе пропал. Вот тогда и возникли Лёшкины руки. Настырные, наглые.

Опять ты? Уходи. Тебе не место здесь. Я не твоя, Лёшка. И твоей никогда не буду. Не приходи больше — я мужа люблю. Он сам мне про облака все расскажет.

— Эй, — возмутился Лёшка. — Ты спишь, что ли?

— А тебе какое дело? — рассердилась Наталья, и проснулась.

— Эй, ты спишь, что ли? — муж тихонько потряс ее за плечо. — Идем в спальню, что ж ты на диване?

Сонная, Наталья протянула к нему руки. Тот помог ей подняться. Она прижалась к нему:

— Я соскучилась. А ты?

— И я. Но главное, что ты соскучилась.

— Почему это главное? Для меня главное, что ты.

— Я — это не секрет, это норма. А ты…

— Что я?

— Думаешь, не знаю, чего ты вдруг к матери сорвалась?

Наталья застыла. Он все знает. Откуда?

— Ты… Роман прочитал? — догадалась она. — "Черти что"?

— Может и черти что, я не читал. Ты же знаешь, я твои романы не читаю.

— А почему, кстати? Уверен, что из меня писатель не получится?

— Я как раз в обратном уверен. Просто боюсь ревностью заболеть. Я ведь вижу, как ты меняешься, когда романы свои пишешь. То в одного героя влюбишься, то в другого. А мне только и остается, что дурачка слепого изображать. Знаю же — блажь твоя очень скоро пройдет, глупостей натворить не успеешь. Не успела ведь?

Он все знает… Пусть не знает, зато чувствует все верно. Даже слово то же использовал: блажь. Блажь и есть. Вдогонку к роману. Это что же, она так и будет блажить после каждого романа?

После каждого? Почему он сказал: "то в одного героя, то в другого"? Разве она в каждого? Да нет же, только в Лёшку. Или? Ну, бывало, да — в предыдущих ведь романах герои тоже были настоящими мужиками, как в таких не влюбиться? Но она ведь несильно, так только… Или это теперь кажется несильно, а тогда?..

Ох, что ж за натура у нее такая влюбчивая? Добро б хоть в реальных людей влюблялась, а то сама придумает, сама влюбится, а мужу терпеть. Бедный, бедный муж! Ну теперь она знает — каждый раз в него влюбляется. Значит, не так страшно. Ему же лестно должно быть. Только как ему это объяснишь?

Покачала головой:

— Не-а, не успела.

— А если бы я не позвонил?

Душе стало зябко. Откуда он знает, что именно его звонок и не позволил ей глупостей натворить? Ясновидящий он у нее, что ли? Конечно. И руки у него вездесущие.

— У меня к тому времени уже мозги прочистились. А почему ты позвонил?

— Почувствовал. Во сне почувствовал — что-то не то. Проснулся, и позвонил. А ты не ответила.

— Я ответила. Даже если ты и не слышал — я все равно ответила.

— Как это? Опять штучки писательские? Вечно нафантазируешь себе, и ничего вокруг не замечаешь. Глаза огнем горят, меня не слышишь, не видишь. Ну все, думаю, опять волшебная сила искусства.

— Как-как? Волшебная сила? Да ты у меня поэт! Хлеб отобрать решил?

— Нужен мне твой хлеб! Я тебе о другом. Пишешь так, что сама себе веришь, вот и влюбляешься в кого попало.

— Не в кого попало. В тебя. Я поняла. Описываю героя, думаю, что я его придумала, а на самом деле с тебя его пишу. И влюбляюсь в тебя же. Но не сразу это понимаю. Странная я, да? Неправильная. То у меня одно на уме, то другое.

— Правильная. Просто ты Близнец. Я знал, на что иду, когда женился. А знаешь, почему женился?

— Потому что любишь?

— Это само собой. А женился потому, что ты врать не умеешь. У тебя все твое вранье на лице написано. И если уж ты говоришь, что любишь — значит, в самом деле любишь, без подвоха.

— Люблю.

— Знаю. И хорошо, что ты такая у меня. Нескучная. Не даешь расслабиться. В тонусе меня всегда держишь.

— Устать не боишься? От тонуса.

— Не боюсь. Боюсь, что тебе писательство твое надоест, и ты станешь обыкновенной. Не становись?

— Не стану, не бойся. А ты мне покажешь, что происходит с облаками, когда они в одно сливаются?

— Чего? Какие облака? Опять что-то придумала?

— Идем, покажу. Я буду девочкой-облаком, а ты облаком-мальчиком. Идем? Пока Поросенок не проснулся.

Одно облако поглотило второе, и мир кончился.

Не навсегда — всего лишь на несколько мгновений. Но в эти мгновения было только бескрайнее, как вселенная, облако. И было в этом облаке все, из чего складывается счастье. Было в нем тепло, и была прохлада. Был свет, и была тьма — всего в меру, чтоб не в ущерб друг другу. Была в нем клубника, и был острый перчик — забавное сочетание. Была гроза — необузданный взрыв стихии, и был летний зной — удушливый, липкий. Был оглушительный фейерверк, и была умиротворяющая симфония покоя. Была даже маленькая смерть, и была огромная, бесконечная жизнь.

А потом облако растаяло. Сначала было два облака, потом они слились воедино, а потом не стало ничего. Лишь два распростертых тела на просторной кровати в уютной, до боли родной спальне.

— Люблю тебя, жена! — сказало одно тело другому.

— И я тебя, — ответило второе, и тихонько засмеялось чему-то своему, тайному.