Татьяна Веденская - Свадьба моего мужа

– Вот! – поднял он вверх указательный палец. – Значит, есть еще над чем работать. Надо еще где-то искать.

– Ага, ветра в поле, – фыркнула я.

– Скажи, а где твоя машина? – неожиданно, как всегда, спросил он меня.

– Машина?

– Да! – уставился на меня он. – Твоя «Фобия», где она?

– Я отдала ее подружке. На время, – выкрутилась я. Но глаза на всякий случай отвела. – Ей надо за город ездить, а мне она сейчас все равно не нужна.

– Значит, ты отдала ее подружке. – Он пристально посмотрел на меня. Я стиснула зубы. Какое его дело, черт побери, что я сделала с собственной машиной!

– Ага! И что?

– Ничего, – пожал плечами он. И сделал вид, что ничего не случилось. Я не стала ему мешать. Честно говоря, я бы, может, и рассказала ему, как именно обстояли дела на момент совершения сделки с моей «Фобией». Как мне не на что было войти в метро. Но почему-то я была уверена, что Гриша не относится к той категории людей, которые способны умилиться от подобной душещипательности. Скорее уж он спросил бы, почему я в таком случае до сих пор не поменяла квартиру на меньшую и в районе похуже. Так что пусть уж он ничего не знает и продолжает приносить мне тирольские пироги и дорогое белое вино к рыбе. Потому что он считает, что раз уж я люблю выпить, то не стоит выбирать водку среди прекрасных напитков.

В общем, жизнь текла. Причем еще никогда в ней я не чувствовала себя так хорошо. Да, я тратила больше, чем получала. Вернее, я же вообще ничего не получала. Только тратила. Всех дивидендов за эти месяцы у меня было – одна картина маслом с изображением каких-то лютиков-цветочков на красивом изумрудном фоне. От благодарных арбатских живописцев. Вернее, от одного конкретного живописца, которому я сказала, что от этой картины исходит какая-то безумная энергия. Он побелел (может, и не от моих слов, а от выпитого) и пробормотал что-то невнятное. После чего снял картину с гвоздя на стенде и сунул ее мне.

– В чем дело? – недоумевала я.

– Я нарисовал ее в день, когда у меня родился сын, – пояснил мне он. И попросил повесить ее на самом лучшем месте в доме. Что я и сделала. Повесила эти чудные цветы прямо над кроватью. И смотрела на них, смотрела. По утрам и вечерам. Перед тем как прижаться к подушке – Григориеву плечу или поднять голову с его плеча. Да, я о нем мечтала. Дни текли, наполненные важным, но пока не четким смыслом. И я была бы согласна вообще ничего не менять. Но перемены иногда приходят к нам сами. И совсем не тогда и не те, к которым мы готовы. Однажды вечером я спокойно уснула в своей уютной кровати под своей любимой картиной. А проснулась в три часа ночи от странного запаха.

– Черт, что такое?! – вскрикнула я, понимая, что если бы не моя дурацкая привычка оставлять открытым на ночь окно, я бы уже давно могла задохнуться. Вся комната была пропитана запахом какого-то едкого дыма. Я испугалась и закричала, но тут же закашлялась. Воздуха было слишком мало, если высчитывать пропорционально дыму. Я ткнула в выключатель, чтобы зажечь свет, но лампа вспыхнула на секунду, после чего замигала, заискрила и вдруг взорвалась, окатив меня волной разлетающегося стекла. Меня охватил ужас. Кажется, прямо в этот момент у меня в квартире горела электропроводка. В панике выключив все мыслимые и немыслимые выключатели, я настежь распахнула окно и принялась жадно глотать чистый холодный воздух. Я жила на шестом этаже, поэтому о том, чтобы выпрыгнуть из окна, не было и речи. Поэтому я стояла босиком около него и судорожно пыталась сообразить, что именно я могла оставить включенным, чтобы добиться такого непередаваемого эффекта.

«Что же это такое? Паяльник? У меня его нет. Или есть? Может, щипцы для завивки? Но я не завиваюсь!» Я отдышалась и немного успокоилась. Смерть от удушья отступила, и я попыталась начать мыслить здраво. Единственной здравой мыслью была мысль о бегстве.

«Оденусь и добегу до консьержки. Оттуда вызову пожарных!» – порешила я и принялась наспех натягивать на себя тренировочный костюм. Однако когда я опрометчиво распахнула входную дверь, мне в лицо с разбегу рванули клубы черного дыма, в котором колыхалась взвесь из мелкой черной сажи. Одним ударом я захлопнула дверь и снова убежала на балкон – к окну. Теперь вся глубина глубин разверзлась передо мной в полной мере. Я сижу на шестом этаже горящего дома. И скоро, очень скоро огонь доберется до меня.

– Надо срочно звонить в ноль один! – Меня осенила запоздалая мысль. Я нашарила в темноте свой мобильник, еле сдерживая приступ совершенно законной в данных обстоятельствах панической атаки.

– Служба спасения, слушаю. Оператор триста сорок…

– Мы горим! Горим! – не в силах совладать с собой, я начала орать в трубку. Из глаз потекли слезы.

– Успокойтесь и назовите ваш адрес.

– Улица Осенняя…

– Уже выехали, успокойтесь, – перебила меня барышня.

– Кто выехал, куда? – всхлипнула я, размазывая слезы по перепачканному сажей лицу.

– К вам в дом.

– Мы все умрем? – ляпнула я, сама не зная, что несу. Тоже мне, профессиональный психолог.

– Все будет в порядке. Спасибо за звонок! – чирикнула барышня и исчезла. Я осталась одна, даже без ее голоса в телефоне. Мертвая тишина и темнота опустились на мою многострадальную голову. На балконе стало холодно, а в комнате слишком темно и страшно. Наверное, надо было зажечь свечи, но при мысли, что огонь будет не только по ту, но и по эту сторону моей двери, я побелела (хотя под сажей этого не было видно). Зацепившись снова взглядом за телефон, я набрала искомую комбинацию цифр. Гриша. Гришечка. Абонент недоступен. Естественно, этот абонент является только тогда, когда ему самому захочется. Впрочем, это я злюсь из-за паники. Мне кажется, стоило бы ему здесь появиться, и огонь бы немедленно извинился и ушел. Но его нет. Я набрала другой номер. А что я должна была делать? Получать сердечный приступ еще до приезда пожарной бригады? На это я пойти не могла.

– Лиля? Ты спишь? – задала я свой совершенно дурацкий для трех часов ночи вопрос.

– Мам, ты чего?! Ты в своем уме? На время смотрела? – Дочка в гневе была страшна.

– Лилечка, мне так страшно! Так страшно! Мы тут горим, я не могу выйти из квартиры. Я не знаю, что будет. Ты не могла бы приехать? Или папа?! О господи, что я говорю?!

– Мам, ты чего? Кто горит?! Мам! – испугалась Лиля. Я уже не смогла больше сдерживаться и принялась рыдать. Кажется, Лиля подняла на ноги и папу, и его тетю Зою. В трубке начали раздаваться разные голоса. Я всем рассказывала, что торчу в окне и боюсь только одного – задохнуться раньше, чем пожар потушат.

– Я сейчас приеду! – немедленно отреагировал Яша. Вот за что я его всегда обожала. В трудную минуту от все-таки приедет. Пусть даже для того, чтобы завернуть меня в плед и налить мне водки.