Мэг Кэбот - Королева сплетен в большом городе

Какой бы моя мечта ни была.

Я не жалуюсь. Я знаю, что родители делали для меня нес, что от них зависело. Но меня раздражает то, что Шери не может понять: не каждые родители могут помогать деньгами так же, как ее.

Хотя я пыталась ей это объяснить.

– Мы не можем стать рабами Нью-Йорка, – продолжает Шери. – Мы не можем принимать серьезные решения – вроде переезда к своему парню – из-за стоимости аренды. Если мы начнем так поступать, мы пропали.

Я просто смотрю на нее. Откуда она всего этого понабралась?

– Если это только из-за денег, – говорит она, – и ты не хочешь обращаться к родителям, Чаз одолжит тебе. Я уверена.

Чаз, потомок многих поколений успешных юристов, при деньгах. Не только потому, что его родственники продолжают умирать и оставлять ему свои накопления, но и потому, что он унаследовал от своих родственников не только деньги, но и экономность и весьма разумно вкладывает наследство, живя довольно скромно, несмотря на капиталы, которые предположительно даже больше, чем у Люка.

Разве что у Чаза нет шато во Франции.

– Шери, – говорю я, – Чаз – ТВОЙ парень. Я не собираюсь брать деньги у ТВОЕГО парня. Чем это отличается от переезда к Люку?

– Тем, что у тебя нет секса с Чазом, – с привычной резкостью замечает Шери. – Это будет деловым соглашением, ничего личного.

Но по каким-то причинам брать в долг у Чаза – хотя я и уверена, что он, не задумываясь, скажет «да», – не кажется мне хорошей идеей.

Дело вообще не в деньгах.

– Видишь ли, – медленно говорю я, – деньги тут ни при чем, Шер.

Шери испускает стон и прячет голову в ладони.

– Боже, – говорит она своим ладоням. – Я знала, что это случится.

– Что? – Не понимаю, чем она так расстроена. Конечно, Чаз – не совсем принц, с его перевернутой бейсболкой и вечной щетиной. Но он такой забавный и милый. Когда не нудит про Кьеркегора или Рот ИПС (1).

1) ИПС – индивидуальный пенсионный счет. Рот – название.

– Извини, но почему мы не можем так сделать? То есть в чем проблема? Ты не хочешь жить с Чазом из-за соседей? Но полицейские же сказали тебе, что это была бытовая ссора. Такое никогда не повторится. Если, конечно, они не выпустят из тюрьмы отца Хулио.

– Это абсолютно ни при чем, – огрызается Шери. В свете неоновой рекламы, висящей за нашей спиной, ее растрепанные, вьющиеся черные волосы отливают синевой. – Лиззи, ты знаешь Люка месяц.

И ты собираешься съехаться с ним?

– Два, – уязвленно уточняю я. – Он – лучший друг Чаза. А мы знаем Чаза многие годы. Жили с Чазом на протяжении многих лет. В одном общежитии. Так что Люк – не такой незнакомец, как был Эндрю.

– Точно. Ты не забыла Эндрю? – спрашивает Шери. – Лиззи, ты только что порвала отношения.

Абсолютно ужасные, но тем не менее отношения. И посмотри на Люка. Два месяца назад он жил с кемто другим! А сейчас он собирается внезапно начать совместную жизнь с кем-то новым? Тебе не кажется, что вам, ребята, стоит немного притормозить?

– Мы не женимся, Шер, – говорю я, – мы просто говорим о совместном проживании.

– Люк – возможно, – говорит Шери, – но, Лиззи, я знаю тебя. Ты уже втайне мечтаешь о свадьбе с Люком. Не отрицай.

– Вовсе нет! – вскрикиваю я, недоумевая, как только она догадалась. Конечно, она знает меня всю жизнь. Но все равно от ее ясновидения просто мороз по коже пробирает.

Она прищуривается.

– Лиззи, – грозит пальцем Шер.

– Ладно-ладно, – говорю я, присаживаясь напротив кроваво-красного киоска по продаже винила.

Мы в «Хониз», сомнительном караоке-баре на полпути между квартирой Чаза на Восточной Тринадцать, где остановилась Шери, и квартирой матери Люка, на углу Восточной Восемьдесят один и Пятой авеню, так что для нас одинаково сложно (или легко, зависит от точки зрения) добраться до дома.

«Хониз», может, и дешевый бар, но, по крайней мере, он обычно пуст – во всяком случае, до девяти вечера, пока не показываются серьезные любители караоке, – так что мы можем спокойно поговорить, а диетическая кола стоит тут всего доллар. Плюс ко всему барменша – панковского вида корейская американка, немного за двадцать, – не интересуется, собираемся мы заказывать что-то еще или нет. Она слишком занята руганью со своим приятелем.

– Я действительно хочу выйти за него, – подавленно признаю я, слушая, как барменша кричит в свой розовый мобильник: «Ты знаешь кто? Знаешь? Ты – кретин!». – Я люблю его.

– Это прекрасно, что ты любишь его, Лиззи, – говорит Шери. – Это абсолютно нормально. Но я не уверена, что переезд к нему – это замечательная идея. – Ну вот. Теперь она закусила нижнюю губу. – Я просто…

Я поднимаю глаза от диетической колы:

– Что?

– Лиззи… – Ее темные глаза кажутся бездонными в неярком освещении бара. – Люк – замечательный во всех отношениях. И я думаю, то, что ты сделала – помирила его родителей и уговорила Люка последовать за мечтой и заняться медицинской карьерой, – действительно клево. Но если говорить о ваших перспективах… Я смотрю на нее, абсолютно оглушенная.

– Что о перспективах?

– Я просто не вижу их.

Не могу поверить, что она это сказала. И ЭТО моя лучшая подруга.

– Почему? – спрашиваю я, с ужасом чувствуя, что слезы жгут глаза. – Потому что он – принц? А я – просто девушка из Мичигана, которая слишком много болтает?

– Ну, – говорит Шери, – что-то вроде того. Понимаешь, Лиззи… ты хочешь смотреть марафоны Настоящего Мира в кровати с пинтой «Баскин Роббинс» и последним выпуском «Шитья сегодня». Ты хочешь слушать «Аэросмит» па полную громкость, пока подшиваешь платья пятидесятых на своем «Зингере-5050». Ты можешь себе представить, что делаешь это все перед Люком? Я хочу спросить, ты ведешь себя естественно рядом с ним? Или ты ведешь себя гак, как должна вести себя девушка, которая, по твоему мнению, могла бы понравиться Люку?

Я свирепо смотрю на нее.

– Не могу поверить, что ты меня об этом спрашиваешь. – И почти плачу, хотя и стараюсь этого не показывать. – Конечно, я остаюсь самой собой рядом с Люком.

Хотя вынуждена признать, что каждый день, с тех пор как приехала в Нью-Йорк, я надеваю утягивающие трусы. Oни оставляют ярко-красные полосы на животе, и мне нужно ждать, пока полосы побелеют, прежде чем позволить Люку увидеть меня обнаженной.

Но это только потому, что я снова начала есть хлеб, когда была во Франции, и чуть поправилась!

Совсем чуть-чуть. Около пятнадцати фунтов.

О боже, Шери права!

– Слушай, – говорит Шери, очевидно заметив, что я потрясена, – я не говорю, что ты не должна переезжать к нему, Лиззи. Я просто говорю, что тебе, возможно, стоит повременить с планированием свадьбы. Твоей свадьбы. С Люком.

Я поднимаю голову и смахиваю выступившие слезы.

– Если твоими следующими словами будет утверждение, что он не станет покупать корову, если может получать молоко бесплатно, – с горечью говорю я, – меня действительно стошнит.