Шэрон Оуэнс - Чайная на Малберри-стрит

Все это длинное, ужасное лето какая-то маленькая частичка Сэди хотела простить Арнольда, найти оправдание тем гадостям, которые он говорил о ней Патрисии. Возможно, это было всего-навсего пустое бахвальство, стареющего мужчины, стремящегося произвести впечатление на молодую любовницу (гнусную, алчную любовницу!). Бедный Арнольд, рассуждала она: Патрисия Колдуэлл околдовала его красными кружевными трусиками — только чтобы прибрать к своим костлявым рукам их роскошное бунгало. Еще бы, сто пятьдесят тысяч фунтов стоит, поди! Патрисии никогда не заработать столько денег, продавая в своей лавчонке пепельницы и ароматические смеси из сухих цветов. «Ну-ну, — думала Сэди, — она получит бунгало только через мой труп: скорее я стану серийным убийцей и поджигательницей!»

Потом она снова успокоилась. «Не надо, не надо, — увещевала себя она. — Если я потеряю самообладание, я потеряю все. Эдак я закончу свои дни в тюрьме, а в женском крыле тюрьмы Магаберри, руку даю на отсечение, не потчуют вишневыми чизкейками». И она снова принималась обдумывать план мести. Почти пришло время претворять его в жизнь. Она уже встречалась с адвокатом. Он сказал ей не беспокоиться, Арнольд не может вышвырнуть ее на улицу. Он просто блефует. В суде двадцать лет супружеской жизни перевесят любые якобы имеющиеся у Арнольда бумаги.

Иногда на рассвете Сэди мечтала о том, как Арнольд во всем признается и раскается. Так глубоко раскается, что не сможет выразить свое раскаяние словами. Он будет плакать от стыда. Он будет ползать по ковру на коленях и молить ее о прощении. Он назовет себя слепым, тупым, жестоким дураком, каких свет еще не видал.

Но Арнольд не раскаивался. Он отказывался есть жареное и вместо этого поглощал мюсли. Каждое утро перед выходом из дому он смотрелся в зеркало в холле и любовался на свой исчезающий живот. Все свободное время он проводил в кабинете, тайком разговаривая по телефону с Патрисией. И Сэди оставалось покорно вздыхать и вычеркивать на настенном календаре с изображением нефтяного танкера последние несколько дней, оставшихся до его поездки в Париж.

В тот день, когда Арнольд должен был ехать в аэропорт, Сэди срезала маникюрными ножницами две пуговицы на его лучшем костюме и спустила их в унитаз. Она прожгла утюгом его новую рубашку и закинула под кровать паспорт. Она незаметно положила в его чемодан несколько журналов для любителей клубнички, которые она купила в газетном киоске, засунув их на самое дно под полотенце.

— Вот досада, — сказала она, входя в кухню, где муж прихлебывал свой утренний чай. — На твоем новом пиджаке не хватает двух пуговиц, милый. Я только сейчас заметила.

— Черт возьми, Сэди! Как такое может быть? Ты посмотрела в шкафу?

— Да, родной. Их там нет.

— Проклятие! Мне так идет этот костюм.

— Это бы еще полбеды…

— Господи, ну что такое еще? Я спешу.

— Я оставила утюг на рубашке и отвлеклась…

— Надеюсь, ты не сожгла ее?

— Сожгла, дорогой. Мне так жаль. Пока я искала пуговицы…

— Сэди, ты просто дура! Прикажешь мне лететь в Париж в прожженной рубашке?

— Арнольд, пожалуйста, прости меня! Все потому, что я сама не своя, я буду так по тебе скучать!

Арнольду пришлось надеть другой костюм и другую рубашку — похуже, и это сильно испортило ему настроение. Потом он обнаружил, что его паспорта нет на прикроватном столике, и к тому моменту, когда паспорт нашелся, Арнольд понял, что опаздывает на самолет. В спешке он порезался бритвой и, выбегая из дому к машине, ударился пальцем ноги о столик в холле. Он несся в аэропорт на сумасшедшей скорости.

Патрисия была жутко расстроена. Вся в слезах, она ждала его в баре. Когда он, запыхавшись, вбежал в здание аэропорта, она с досады ударила его своей сумочкой. Им пришлось ждать следующего рейса три часа, которые прошли в выяснении отношений. Когда они наконец оказались в парижском отеле, время ужина закончилось и бар уже закрылся. Когда Арнольд вытащил из сумки свои вещи, Патрисия страшно возмутилась, увидев порнографические журналы.

— Так вот как ты ко мне относишься! Как к дешевой шлюхе! Как ты посмел взять в нашу романтическую поездку эту грязь? — рявкнула Патрисия.

Арнольд никогда раньше не слышал, чтобы Патрисия кричала. Она прямо взбесилась, и он почувствовал себя не в своей тарелке.

— Это не я. Я не брал. Понятия не имею, как они здесь очутились. Клянусь тебе.

— Кто складывал чемодан? Слониха Сэди?

— Конечно нет. Здесь три пачки презервативов. Как бы я объяснил это Сэди? Ради бога, человеку не нужны противозачаточные средства на конференции по стеклопакетам. Если только дела не идут слишком плохо и не нужно принимать чрезвычайные меры. Ха-ха-ха!

— Заткнись! Почему бы тебе просто не признаться, что ты приволок с собой порнографию?

— В последний раз говорю, я ничего такого не брал! Я не вру, Патрисия.

— Я не верю тебе, Арнольд. Почему я должна тебе верить? Ты же врун.

— Что ты сказала?

— Что слышал. Врун каких поискать. Вон сколько месяцев ты врешь своей жене. Только подумать, больше года. Ты говорил, что она настоящая клуша. Поверит любым вракам. Ты и обо мне так же думаешь? Я тоже настоящая клуша?

— Послушай! Мы собираемся развлекаться или нет? — спросил Арнольд, внезапно почувствовав смертельную усталость.

Он сел на журналы. Если развлечения на сегодня отменяются, он проведет вечер в горячей ванне с хорошей порцией виски.

— Что-о? Ты меня достал. Точно достал. Бери свои грязные журналы с собой в ванную и развлекайся с ними. Ни разу в жизни меня так не оскорбляли.

У нее уже не было настроения демонстрировать свое сексуальное белье. И вообще, Арнольд стал казаться ей чересчур самонадеянным.

Арнольд ретировался в ванную, где, нахмурившись, уселся на корзину для белья, ожидая, когда наберется вода.

В полночь они выпили по чашке жидкого французского чая и, измученные, улеглись в постель. Патрисия повернулась к Арнольду спиной, и, когда он, в отчаянной попытке осуществить цель поездки, засунул руку ей под рубашку, она изо всех сил ущипнула тыльную сторону его ладони, так что остался маленький фиолетовый синяк.

Несколькими часами ранее тем же вечером в Белфасте Сэди налила Морису и Дейзи по очень большому мартини с тоником и поставила на журнальный столик симпатичные тарелочки с закусками. Она задвинула тяжелые шторы в гостиной. Они уютно устроились перед зажженным камином, вежливо игнорируя кучу неглаженого белья в углу.

— Кот за дверь, мыши в пляс, — усмехнулась Сэди, доставая небольшими щипцами кубики льда из ведерка и бросая их в стаканы.

— Хорошо-то как, — хмыкнула Дейзи и потянулась к тарелочке с арахисом.

— А в чем дело? — поинтересовался Морис. — Что мы празднуем?