Анджела Арни - Вторая жена

Поэтому Фелисити окрысилась.

— Нельзя недооценивать влияние романов! — воскликнула она.

— Влияние? Какое еще влияние? — фыркнул Тони. — Приведи пример.

— Пожалуйста. «Гроздья гнева» Стейнбека и «Цитадель» Кронина. Обе эти книги заставили людей сесть и задуматься.

— Ха! — лаконично ответил Тони и еще глубже зарылся в свои журналы.

Фелисити обнаружила у него еще одну привычку, куда менее безобидную. Он никогда не признавал, что был не прав; точнее, признавал, но крайне редко. Когда это случалось, он начинал смеяться без всяких угрызений совести. Обычно заканчивалось тем, что Фелисити присоединялась к нему и только потом вспоминала, что на этот раз собиралась рассердиться по-настоящему.

Конечно, она ничего не говорила матери. Это было бессмысленно. Фелисити прекрасно знала, каким будет ответ. «Естественно, милая. А чего ты ждала? В конце концов, он мужчина». С каждым годом Айрин становилась все более нетерпимой к противоположному полу. За ней пытались ухаживать несколько весьма почтенных вдовцов, но она не проявляла к ним ни малейшего интереса.

— Одного мужчины хватило мне на всю жизнь, — часто повторяла она.

Фелисити очень хотелось рассказать матери обо всем плохом и хорошем. Но она этого не делала. Она продолжала молчать и старательно занималась домом, в то же время работая на полную ставку в «Дикенс букс». Ее импровизированный кабинет был устроен в столовой, которой никогда не пользовались по назначению. Гора рукописей и корректур росла, и Фелисити начала впадать в панику.

— Мы остались без молока, джема, хлеба и яиц, — как-то объявил Тони утром в субботу. Он, как обычно, сидел с горой журналов. Перед ним стояла пустая тарелка и чашка черного кофе, сваренного Аннабел, которая пребывала в этот день в необычно хорошем настроении.

— О, ты к этому привыкнешь, — сказала Аннабел, шумно прихлебывая черный кофе. — Когда мама переживает из-за своих книг, она забывает обо всем на свете.

Тони нахмурился.

— Если ты знаешь это, то почему не напомнила ей, что нужно съездить в магазин? Или не сходила за продуктами сама? — Мне не нужны продукты, — беспечно ответила Аннабел. — Я на диете.

Тони испустил страдальческий вздох. Фелисити прекрасно слышала их разговор, однако спросила:

— В чем дело?

— Фелисити, милая… — начал Тони.

Интересно, существовал ли на свете другой мужчина, который мог бы вложить в два слова столько укоризны? Однако вместо чувства вины, на что явно рассчитывал Тони — новая жена пренебрегает своими обязанностями, не хочет ему помогать и так далее, — она ощутила гнев.

— Послушай, Тони, я два дня читала не смыкая глаз, чтобы справиться с накопившейся работой, и только что отправила в Лондон целую гору гранок. У меня просто не было времени съездить в магазин. — Фелисити открыла дверцу буфета, вынула оттуда непочатую пачку хрустящих хлебцев и положила ее на тарелку Тони. — Вот, ешь. Они очень полезные.

— Судя по дате изготовления, не очень, — пробормотала Аннабел, которая уже видела эту пачку и решила, что скорее умрет с голоду, чем прикоснется к ней.

Сделав гигантское усилие, Тони вынул один хлебец и попытался прожевать его. Но тот был старый, затхлый и поддаваться не желал. Тони уныло сидел и крутил в пальцах надкушенный хлебец. Аннабел расхохоталась и не смогла остановиться даже тогда, когда Фелисити бросила на нее испепеляющий взгляд.

— Я не могу это есть, — обиженным тоном сказал Тони и отдал хлебец Пруденс. Та взяла его, немного пожевала и выплюнула на пол. — Видишь, даже собака не в состоянии это жрать.

— Тогда поезжай в магазин при деревенском мотеле и купи то, что ты можешь есть! — огрызнулась Фелисити.

— Милая, не надо кричать.

Фелисити тяжело вздохнула. Я люблю его, напомнила она себе, хотя в данный момент даже под страхом смертной казни не смогла бы понять за что.

— Я не кричу, — сказала она. — Я говорю спокойно и рассудительно. В данный момент. Но пока ты не пожаловался на что-нибудь еще, позволь напомнить тебе, что о еде для собаки я не забыла. Я никогда не забываю о собаке. А у тебя три выхода: либо ты съешь еду для собаки, либо сядешь на диету, либо отправишься в магазин при мотеле.

При слове «собака» Пруденс, которая уже вернулась в свою корзину, воспрянула духом и вышла на кухню, яростно виляя хвостом. Она давно съела свой завтрак, но всегда надеялась, что ей перепадет еще что-нибудь.

— Ах ты, помоечная собака, — с любовью сказала Аннабел. Пруденс была единственным существом в Черри-Триз, к которому девочка относилась с неподдельным чувством.

Пруденс начала ходить по кухне кругами и смела хвостом горшок с базиликом, над которым Фелисити просто тряслась. Она специально поставила горшок на стул у окна, чтобы растение могло погреться на утреннем солнце. Земля и базилик полетели в разные стороны, и собака удивленно подпрыгнула.

— Бедная старушка Пруденс, — сказала Аннабел.

— Бедный старик базилик, — сказал Тони и вдруг рассмеялся. Сначала он негромко хихикнул, затем зычно расхохотался, и тут Фелисити вспомнила, за что она его любит. — Ладно, — сказал он, собрал землю, запачканный базилик, засунул все обратно в горшок и торжественно преподнес его Фелисити. — Я съезжу в деревню и куплю что-нибудь в круглосуточном магазине. Но все же, милая, — обратился он к Фелисити, — нам придется как-то организовать свой быт.

Конечно, Фелисити понимала, что он имел в виду не «нам», а «тебе». Она вздохнула. Почему на свете нет справедливости? Почему организовывать быт должна именно она? Почему Тони не хочет ударить палец о палец, чтобы облегчить ее ношу? Она с тоской вспоминала жизнь в Примроуз-Хилле. Только уехав от матери, она поняла, как много делала Айрин. Фелисити отдавала ей деньги и никогда не думала о таких мелочах, как туалетная бумага или зубная паста. Все необходимое появлялось само собой, словно по мановению волшебной палочки. И лишь сейчас Фелисити осознала, что мать была ее доброй волшебницей. Она защищала меня от всех стрел и поворотов изменчивой фортуны, грустно думала Фелисити. Но здесь, в Оукфорде, меня защитить некому. Тони может держать меня за руку и идти рядом, когда мы куда-нибудь выезжаем. Совсем как старинный рыцарь, защищающий свою даму. Но на этом все и кончается. Показное джентльменство, и ничего больше. Одна видимость, от которой никакого толку.

— Я уезжаю, — сказала Аннабел, устремляясь следом за Тони, которому предстояло дежурить весь уик-энд. Она потрепала мать по щеке. — Не беспокойся. Отвозить меня не надо. Не забудь только заехать за мной. Я сяду в автобус. Сегодня урок танцев начинается в десять тридцать. — Она подтащила Пруденс к Фелисити. — Погладь ее. Собака думает, что ты на нее сердишься. Она не нарочно свалила базилик.