Анджела Арни - Вторая жена

— Она так привыкла. — Хилари все еще пыталась оправдывать мать, хотя та в последнее время тоже не баловала дочь вниманием.

— Брат Том говорит, что ругаться грешно, — снова сказал Питер.

— К чертям брата Тома! — ответил Филип. Хилари заметила, что в последнее время Филип ругается чаще обычного. — Этот глупый старикашка всерьез думает, что его молитвы и зажженные свечи могут изменить мир!

— Он мне нравится, и я верю в силу молитв. — Питер очень любил брата Тома. После развода родителей монах стал его единственным утешителем. Питер мог рассказать брату Тому обо всем. О своих ночных кошмарах, страхах, обо всем том, о чем никогда не сказал бы ни Филипу, ни Хилари, ни тем более отцу с матерью. — Я каждый вечер молюсь, чтобы произошло чудо, чтобы Пирс исчез и мама снова полюбила папу.

— Вот чего стоят твои молитвы! — сказал задыхающийся от гнева Филип утром, бросив брату отцовский факс, в котором Тони сообщал им о предстоящей свадьбе и своем намерении посетить их. — Черт побери, он преспокойно собирается жениться! Сегодня днем он приедет и станет уговаривать нас пойти в церковь. Какое нахальство!

— Я не пойду, — сказала Хилари и ударилась в слезы.

— Я тоже, — откликнулся Питер, выскочил из комнаты, бегом одолел три лестничных пролета и очутился в крошечной комнате на чердаке, которую Пирс любезно разрешил ему считать своей собственной. Там находился лазерный проигрыватель, видеомагнитофон и компьютер с набором самых разнообразных игр. Но Питер редко пользовался этим. У комнаты было другое назначение, которое Питер хранил втайне, боясь, что его сочтут чокнутым. В середине комнаты стоял стол, накрытый белой скатертью, а в центре стола лежало маленькое деревянное распятие. Школа и безмятежная, но сильная вера братьев-монахов производили на Питера сильное впечатление. Когда Тони и Саманта разъехались и стало ясно, что его мир разлетается на куски, Питер создал собственное святилище, куда мог отступить в любой момент. Он часами стоял на коленях перед самодельным алтарем и молился, чтобы все хорошо кончилось. Иногда мальчик думал, что, если бы не закрытая школа, не брат Том и не его собственная лондонская часовня, он бы сошел с ума. Но полученное от отца письмо испортило все. Уничтожило надежду, на которую он и уповал в своих страстных молитвах. Одним гневным движением он сорвал со стола скатерть, и распятие полетело на пол.

— Вот чего стоят молитвы! — крикнул он, эхом повторив слова Филипа.

Питер сидел в кресле рядом с Филипом и жевал хлопья с открытым ртом, стараясь делать это как можно громче, чтобы разозлить отца. Пусть позлится, мстительно думал Питер. Он был согласен с Филипом. Приезд отца к ним является наглостью с его стороны.

Когда все слегка успокоились и перечитали факс Тони, Филип сказал:

— Сначала они испортили нам жизнь, а теперь отец успешно заканчивает начатое. Его нужно наказать.

— Я не пойду на это проклятое бракосочетание, — сказала Хилари. Если Филипу можно ругаться, то ей и подавно.

— Никто из нас на него не пойдет, — ответил Филип. — И я скажу ему это, когда он придет.

— Правильно. — Питер и Хилари согласились, что говорить будет Филип. Он умел разговаривать со взрослыми лучше, чем они. Кроме того, Филип напомнил, что он старший, пусть всего на десять минут.

— Мы не придем на твое бракосочетание. Мы все так решили. — Филип уставился на отца, а потом перевел ледяные голубые глаза на брата и сестру. — Верно? — Гнев, горевший в этих глазах, не позволял уклониться и проявлять слабость.

Хилари знала, что без Филипа она могла бы уступить. У нее нет такой сильной воли. Она заерзала на кровати. Теперь, когда отец стоял у дверей и тревожно смотрел на них из-за роговых очков, ей стало его жалко. Наверно, им следовало бы пойти. Свадьба — дело важное. Даже вторая. В конце концов, отец не виноват, что мать разлюбила его и полюбила Пирса. Он-то не изменился. Это их мать внезапно стала другим человеком. А он остался прежним. Внезапно Хилари ужасно захотелось обнять его и сказать: «Я люблю тебя. И всегда любила». Но она не смела. Филип сказал, что его нужно послать к черту, а Филип был главным.

Джинсы врезались девочке в талию, напоминая о весе, который она набрала после отъезда из Черри-Триз. Она сунула палец за пояс, но это только повредило делу и усилило ее подавленность. Несчастная Хилари набрала пригоршню хлопьев и сунула их в рот. Это не ускользнуло от внимания Тони. То, что дети без конца жевали, страшно раздражало его.

— Не думаю, что вам следует есть столько хлопьев, — резко сказал он и тут же понял, что это не лучший способ найти с детьми общий язык.

— Почему это? — вздернул подбородок Филип. Делать было нечего. Раз уж начал, то договаривай, подумал Тони.

— Потому что они плохо усваиваются. В хлопьях полно лишних калорий, которые вам совсем ни к чему. Я замечаю, что вы все поправились. Наверно, из-за этих хлопьев. У нас в доме их никогда не было.

— Ты говоришь, как чертов врач, — сказал Филип, надеясь вывести отца из себя.

Дети заметили, что при слове «чертов» отец поморщился, и стали ждать.

Тони сосчитал до десяти, затем еще до десяти, пытаясь справиться с гневом, которому не было суждено вырваться наружу. Он следил за детьми, и его сердце обливалось кровью. Да, они подростки, но все еще дети, его дети, которые не виноваты в случившемся. Кричать было бесполезно. Поэтому он просто сказал:

— Я говорю, как врач, потому что я и есть врач. Именно поэтому я и беспокоюсь о здоровье. Но куда важнее, что я люблю вас и мне небезразлична ваша судьба. Я уже сказал, что дома вы их не ели. В чем дело?

— Теперь наш дом здесь, — вполголоса сказала Хилари, боясь разреветься, — и мы можем делать то, что нам нравится. Никто не возражает. Никому нет до нас дела. Да в Лондоне и заняться-то нечем, кроме как смотреть телевизор и есть.

Тони тяжело вздохнул.

— Вашей матери есть до вас дело, — тихо сказал он. О Саманте он мог думать что угодно, но всегда старался не говорить о ней плохо в присутствии детей. — Кроме того, вы могли бы чаще бывать в Черри-Триз. Если хотите, я буду приезжать за вами. Там вам дел хватит. Старый Белые Носочки ходит по лужайке и ждет не дождется, когда вы сядете на него верхом. А Пруденс скучает по прогулкам.

При упоминании о Белых Носочках и Пруденс по щеке Хилари скатилась слеза. Но девочка незаметно от Филипа стерла ее. Филип вышел бы из себя. Она не должна показать, что это ее касается. Не смеет. В конце концов, они все согласились заставить родителей опомниться, пока не стало слишком поздно. А для этого был один-единственный способ: держаться как можно отчужденнее.

— Мы редко приезжаем, потому что для этого есть причина, — сказал Филип тоном, который ошеломил отца. До сих пор Тони ничего подобного не слышал. Точнее, слышал только от Саманты. От этой мысли ему стало еще неуютнее. Саманта говорила так, когда знала, что она не права, но собиралась настоять на своем. — Причина в том, — продолжил Филип, — что Черри-Триз — дом для каникул. Это не настоящий дом. Когда вы с мамой разделили все, то разделили и нас, как будто мы мебель. Теперь мы живем здесь. Это наш дом, с мамой и Пирсом. А Черри-Триз просто место, куда мы можем ездить в гости.