Ирина Алпатова - Барби играет в куклы

Вот дела, при "мальчиках" я стеснялась, а когда они отвалили, выяснилось, что с ними было весело, хотя ничего такого смешного они не говорили. Неинтересно стало, и меня потянуло в сон. Тетя Валя объявила, что из-за стола никого не выпустит, потому что наготовила она ого-го сколько. Удивительное дело, но мне очень захотелось домой, хотя бы и в пустую квартиру. Я не очень помнила, как оказалась на своем диване, и кто-то подтыкал под меня одеяло. Смешно, подумала я, возятся будто с маленькой. Они все перепутали, и мама перепутала, пряничный домик мне совершенно не подходит…

Я проснулась, будто от чьего-то шепота, будто меня окликнули. Нет, в квартире было совершенно тихо, все спали, и елка тоже спала. Вот все и закончилось и что? Сколько раз я смотрела из своего темного окна на какую-нибудь шумную компанию и завидовала ей. До сих пор мне казалось, что эти возбужденные хохочущие люди что-то такое получили, ну или услышали некое обещание и стоит мне однажды оказаться среди них, то свершится…, то свершится… А вот теперь я не знала, что же именно должно свершиться. Прислала мама мне открытку, в первый раз за все годы. Это что, не знак? Ясное дело, знак, узнать бы еще, что он сулит, может быть мама скоро приедет? И домик, совершенно не из моих сказок, он тоже не просто так. Да, вот насчет сказок. Они прямо как слова в маминой открытке — начали наседать друг на друга и толкаться в моей голове. Это в том смысле, что Щелкунчик скалил зубы и грозил сабелькой самому Ричарду Гиру из моей любимой "Красотки", а Иван-царевич крался за мной с луком и стрелами и встряхивал косой челочкой… Тьфу ты, я кажется снова начала засыпать, так ни о чем толком и не подумав.

Или нет, кое-что я все-таки решила твердо. Вернусь домой и даже на порог светелки не пущу Полковника. Он вот все железками гремит, мускулы качает, а я буду накачивать, в смысле закалять, свой дух. И о себе буду думать только хорошее, прямо так и буду зеркало спрашивать: а где тут у нас крошечка-хаврошечка? Ну, может, что-нибудь получше придумаю, заменю крошечку или хаврошечку более подходящими словами.

Я была собой довольна. Целую ночь. Вот только одно важное дело у меня не заладилось — письмо маме. Я просидела над листом бумаги вечер, даже не один, а результат — ноль. В том смысле, что дальше слов "дорогая мама" у меня дело не пошло. Оказалось, что я более тупая, чем могла до сих пор надеяться. Нет, ну зачем, скажите на милость, мне непременно нужно было представить ее, то есть маму? Вот как она достает из конверта письмо, как читает… У нее должно было быть при этом соответствующее выражение лица. А как, ну как можно добиться нужного выражения, если ты совершенно не помнишь это самое лицо? А какой-то женщине вообще я писать не хотела.

Георг, конечно, явился с ревизией посмотреть, что это я все сижу да сижу, уставившись в одну точку. Он деловито понюхал бумагу, тронул кривой лапой ручку — а не столкнуть ли ее со стола, а потом, наглец, взял да потряс левой задней над листом, то ли с брезгливостью, то ли с презрением потряс, точно стряхивал с нее какую-то дрянь. Но и что мне после этого оставалось делать? Конечно только одно — порвать черновик на мелкие-мелкие кусочки и выбросить в мусорное ведро.

— Тетя Валя, а у вас есть альбом с фотографиями? — Я очень надеялась, что мой голос прозвучал вполне небрежно, ведь я спросила просто так, между прочим.

Тетя Валя быстро отыскала довольно потертый альбом и протянула мне. А у меня моментально вспотели ладони. Как все, оказывается, просто, вот сейчас я увижу маму. Снимки оказались совершенно дурацкими — почти на всех сидели какие-то неизвестные мне люди и скалились в объектив. Что, получила? Я растерянно листала страницу за страницей, неужели вот это называют семейными фотографиями? Тетка будто услышала вопрос и принялась объяснять, стоя у меня за плечом — это Нина Петровна, дядина жена, это Толин шурин… ну и так далее. Тети и дяди, свояки и свояченицы смотрели сквозь меня, не узнавая. Еще бы, у меня был только Полковник да вот еще тётя Валя.

— А где же мама? — в конце концов не выдержала я.

— Да вот тут и еще вот здесь с Катей. Она почти все свои фотографии забрала.

Не может быть! Эта незнакомая женщина была симпатичной конечно, но какое отношение она имела к моей маме? У этой была высокая взбитая прическа, а у мамы — прекрасные золотые волосы ниже плеч. И лицо, у мамы оно было совершенно необычным, не то, что на фото. А еще эта женщина как-то непонятно улыбалась, будто свысока, чуть-чуть презирая тех, кто на нее смотрел.

— Это давнишние снимки и не самые лучшие. Самые удачные Наташа забрала. Ты на нее похожа как две капли воды.

Да, так оно и есть. Я была благодарна тете за эти слова. Просто очень неудачные снимки. А на последнюю фразу я даже не обратила внимания, все-таки тетя хотела как лучше.

Итак, я начала закалять свой дух, а Георг внимательно следил за этим процессом. Хотя следить особо было не за чем, просто, когда Полковник проходил мимо моей закрытой двери, я начинала воинственно бормотать:

— Вот только открой, вот только попробуй, зайди…

Возможно, Полковник что-то такое подозревал, а может ему было некогда, только он, к моему великому облегчению ничего такого не пробовал, а то я не очень хорошо представляла свои боевые действия в случае чего… И, между прочим, мы теперь держали оборону втроем, то есть я, Георг и Долли.

Долли появилась у меня совершенно неожиданно и узнай Полковник, откуда она взялась, уголки его губ, пожалуй, опустились бы до самых плеч. Дело в том, что однажды я проходила мимо мусорного контейнера. Ну вообще-то я прохожу мимо него время от времени и не та это вещь, чтобы на нее смотреть без крайней необходимости. Я и не смотрела, тем более что в них иногда роются какие-то люди, и весь их вид прямо таки говорит — "а ну-ка отними"! Но в тот раз никого возле мусорки не было, зато какой-то остряк прилепил на грязную стенку огромную желтую этикетку Nestle, вот я и обратила внимание. И увидела Долли.

Конечно, в тот момент я ее имени не знала, кукла выглядывала из горы отбросов и вздымала в безмолвном призыве пластмассовую руку. Мне никогда не приходилось брать что либо из мусорных баков, даже представить такое было невозможно, но чумазый голыш прямо завопил, я ясно слышала: забери меня отсюда! В конце концов, это был чужой двор, в конце концов, в нем не было вездесущих соседок, и я решительно выхватила несчастную из этой свалки.

Надо же, кукла не была ни уродом, ни калекой, все у нее было на месте: руки, ноги, голова, даже улыбка. Какая-то нелепая улыбка, совершенно ни к чему не относящаяся. Ну и глупа же ты, голубушка, — сказала я кукле, — какая-то ты малохольная, тебя выкинули, а ты лыбишься.

Я отмыла находку шампунем, а Георг за всем этим делом наблюдал. Думаю, он обо всем догадался и ждал результатов, в смысле, не придется ли доказывать новенькой, кто тут хозяин. Я внимательно посмотрела на розовую глупенькую мордочку куклы, в ясные голубые глазки, ну точь-в-точь Нинка из нашего класса. Но еще и дома все время терпеть вторую Нинку, нет уж. И я объявила: