Мери Каммингс - Подарок

— ...Я начал рано — лет в четырнадцать. Но еще до того отец позвал меня в кабинет — как он выразился, «для мужского разговора» и взял с меня слово всегда пользоваться презервативом. Ну и я про это никогда не забывал и всегда носил пару штук с собой, — он усмехнулся, — на всякий случай. И вот однажды, за пару недель до отъезда, я, в нужный момент, не обнаружил их в кармане. Мэрион сказала, что у нее безопасный день, и ничего страшного не будет. Я до сих пор не знаю, действительно ли они выпали из кармана, или она их нарочно вытащила. Во всяком случае, через три с лишним месяца, когда я, честно говоря, про нее уже почти не вспоминал, она приехала ко мне в тренировочный лагерь и сказала, что беременна. Плакала, говорила, что аборт делать уже поздно, что она не знала. Может, и правда не знала — до меня у нее никого не было — а может, просто тянула время. Для нее брак со мной был очень выгоден — деньги, семейные связи, влияние. Она прекрасно знала, что мой двоюродный дядя — сенатор от Оклахомы, что я состою в родстве еще с десятком крупных шишек, что наш дом в центре Роузвуда посещают многие влиятельные люди.

— А ты сам для нее что-нибудь значил? — не удержавшись, спросила Карен.

— Тогда она говорила, что любит меня. Но — сомневаюсь, чтобы это было правдой... впрочем, может быть, я сейчас и необъективен. В общем, я выпросил отпуск на три дня, приехал домой и рассказал все родителям. Скандал, конечно, был жуткий — мать представляла себе мой брак несколько иначе и никак не в девятнадцать лет. Но мы все-таки поженились и я уехал, а она осталась жить у нас дома. Думаю, что ей там пришлось не очень весело — характер у моей мамы был достаточно жесткий. Потом родилась Элинор и мать даже немного оттаяла — тем более что моя жена была аристократична, красива, хорошо воспитана.

Карен вздохнула, прекрасно понимая, что не обладает ни одним из этих качеств — к сожалению. Визит Элинор — такой модной и элегантной — еще раз заставил ее вспомнить, что Дел, как бы хорошо и легко ей с ним не было, принадлежит к другому миру, в который такой, как она, доступа нет и никогда не будет.

— ...А потом грянула катастрофа. Мать случайно увидела Мэрион в сводке местных новостей, марширующей под лозунгом «Убийцы, руки прочь от Вьетнама!» — сочла это предательством и выгнала из дома. На самом деле, как я теперь понимаю, ее участие в этой демонстрации было лишь своего рода данью моде. Дело в том, что левые тогда набирали силу в обществе, а Мэрион всю жизнь было важно считаться «прогрессивной» и ни в коем случае не отстать от других. Ну а дальше мать написала мне разъяренное письмо с требованием немедленно развестись. Я отказался — у нас был ребенок, Мэрион писала мне, что ждет, что скучает, и я считал, что ее политические взгляды — это не причина для развода. Она поселилась у своего отца, продолжила учебу и к моему возвращению уже получила диплом юриста и начала работать в Вашингтоне, в крупной юридической фирме — она и сейчас там, только уже младший партнер. Когда я вернулся, она надеялась, что я займусь политикой и смогу многого добиться на этом поприще — возможности и связи были. Из Мэрион действительно вышла бы идеальная жена для какого-нибудь крупного политика — умная, амбициозная, легко умеющая приспособиться. Только оказалось, что я не оправдал ее надежд — подобная карьера меня никогда не привлекала, и вместо того, чтобы сунуться в политику, я пошел учиться. Мы сняли дом — дорогой, зато в престижном районе, не стыдно было показать людям. Денег не хватало и у нас начались ссоры — она начала называть меня убийцей, прямо при ребенке, говорила, что ей противно, когда я до нее дотрагиваюсь, что мои руки похожи на лапы зверя... ну и многое другое... — он поморщился, очевидно, вспомнив что-то, особенно неприятное.

Карен незаметно погладила его по руке — большой, доброй и теплой, к которой она так любила прижиматься лицом.

— Уже после развода я иногда спрашивал себя — почему я не разошелся с ней еще много лет назад? Пожалуй, просто повода не было. Мне весьма кстати предложили работу — там неплохо платили, так что ссоры прекратились и мы даже купили тот самый престижный дом — она и сейчас в нем живет. Правда, Мэрион чем дальше, тем больше становилась нудной фанатичной ханжой — даже в постели она стала признавать только позу, когда она сверху. Все остальное, по ее утверждению, подходило только для созданий без чувства собственного достоинства. Всякие подобные «истины», высказываемые тихим голосом, с полной уверенностью, что она всегда права — и откуда она только их брала?! Похоже, из каких-то феминистских газет. И бесконечные диеты! То борьба с холестерином, то вообще какое-то пакостное сено на обед — я только гамбургерами и спасался. Но в Штатах я бывал от силы пару месяцев в году — и, вкусив немного «семейных радостей», уезжал в Колумбию или Венесуэлу — а там жил, как хотел. Конечно, если бы в моей жизни появилась какая-то женщина, которая бы значила для меня нечто большее, чем просто развлечение, я бы развелся — а так... действительно, повода не было.

— А... Элинор? Ты о ней ничего не говоришь — словно ее и не существовало.

— А ее, в некотором смысле, и не существовало, как отдельной личности — с момента, когда я ее увидел, это была маленькая копия Мэрион, которая из кожи вон лезла, чтобы подражать маме и заслужить ее одобрение — так и осталось на всю жизнь.

Дел тяжело вздохнул и Карен поняла, что он подошел к самому болезненному для него моменту.

— А потом ты знаешь — я попал в эту... яму. И бежал, и чудом уцелел. Я и сейчас считаю, что шансов у меня не было — просто повезло.

Она вздрогнула и плотнее прижалась к нему — ей стало не по себе от промелькнувшей внезапно мысли, что он мог и не вернуться оттуда и они бы никогда не встретились и не сидели бы здесь сейчас.

— Мэрион почти четыре месяца разыгрывала из себя любящую жену — приезжала ко мне в больницу по два-три раза в неделю, расспрашивала обо всем, вроде бы сочувствовала. Я тогда даже подумал, что все время был несправедлив к ней. А потом вышла эта газета, и тут же началось служебное расследование. За ней установили наблюдение и узнали, что у нее связь с журналистом, подписавшим статью. Я получил материалы, свидетельствующие об этом, даже их фотографии в постели—у меня в конторе работать умеют. Но я и без того мгновенно понял, что статья написана или ею, или под ее диктовку — там были вещи, которых не мог знать никто, кроме нее. И фотография — она была в моих вещах, которые ей переслали из Колумбии.

— А зачем она это сделала? — тихо спросила Карен. У нее в голове до сих пор не укладывалось, как можно было сделать такое.

— Я все думал — из-за этого журналиста. А теперь, кажется, догадался, что там было на самом деле. Я так понимаю, что Мэрион весьма рассчитывала на деньги, которые достанутся мне после смерти родителей — и получилось, что зря. Мама умерла, пока я был в плену — я даже попрощаться с ней не смог — и не оставила мне ничего, только доходы с капитала. После моей смерти и деньги, и дом должны были уйти на благотворительность — специально, чтобы ни Элинор, ни — в особенности — Мэрион, никогда не смогли ими воспользоваться. Так что я был ей больше не нужен. А разводиться с мужем, который пострадал, работая на дядю Сэма, чудом вернулся с того света и лежит в больнице — значило выставить себя в дурном свете. Другое дело, когда речь идет об убийце — тут она могла показать свою принципиальность и при этом не быть виновной стороной в бракоразводном процессе. А может, она думала, что от этой статьи я или покончу с собой, или свихнусь — мне и правда немного тогда было для этого надо. Но я слишком упрям — ты же знаешь... — губы Дела скривились в странной улыбке. Возможно, ему внезапно вспомнилось то же, что и ей — как он когда-то убеждал ее переехать к нему.