Мария Воронова - Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)

«Так, хватит уже мечтать, старый дурак! Твоему сыну отлично жилось у бабушки на пирогах, но он вернулся к тебе. А ты сидишь и вспоминаешь, как сладко тебе было трахаться с молодой девкой. Но разве может быть прекрасным чувство, побуждающее предать жену и оставить сына? Да и потом, что такое чувство? Всего-навсего ощущение, которое бывает приятным или нет. А прекрасны человеческие дела».

Георгий поскребся к сыну:

– Не помешаю?

– Заходи…

– Хочешь, помогу тебе с уроками?

– Я уже почти все. – Славик от души зевнул и потянулся. – Только карту Солнечной системы нарисую. А правда ближайшая к нам планета – Венера?

– Ну да. – Георгий сел на детский диван.

– А я всегда думал, что Марс.

– Венера. Сам подумай, болезни у нас какие? Не марсианские же.

Славик хмыкнул, закусил губу и яростно принялся закрашивать планетную орбиту, поглядывая на отца. Раньше Георгий никогда не предлагал ему помощь. Ах, к чему лукавить, он вообще никогда им не занимался. Он знал, что Марина позаботится о Славике, и душа его была спокойна.

«Марина сама виновата, – подумал он, – она меня не заставляла заниматься им, делала вид, что все нормально. А я же очень плохой муж и отец. В теплом круге Марининой заботы я стал взрослым человеком, потом отцом…»

Он по-новому, с благодарностью, взглянул на большую фотографию жены, которую Славик держал на письменном столе.

«Исключительно благодаря ей я развился в приличного человека, но собственную нежность и любовь обратил почему-то не на нее и даже не на сына, нет – бросил под ноги посторонней бабе!»

– Все, папа, – прервал Славик его самоедские раздумья.

– Отлично. Давай прогуляемся перед сном?

Они вышли под моросящий дождь, и Георгий неожиданно принялся рассказывать сыну о себе. О том, как рос в интернате, по пятницам сидел в игровой комнате, гонял по ковру пожарную машину и загадывал – если докатится до стенки, мама придет… О том, как воспитательницы говорили ему, что у мамы важные дела, и вели в столовую кормить омлетом от государства и пирожками от себя. Он ел и думал – ну и хорошо, что в эти выходные не забрала, зато в следующие точно заберет, ведь все важные дела она сейчас переделает. Так он ждал почти год, пока ему не сказали, что мама умерла.

– Славик, я не хочу, чтобы ты меня жалел, все мои злоключения давно позади, я говорю тебе все это с одной целью: чтобы ты понял, почему я был невнимательным отцом. Это не оправдывает меня…

– Прекрати, папа. Ты хороший. Думаешь, я не помню, как вы купили мне мобильник с камерой?

– А как? Лично я не помню.

– И как всю зиму ходил в старых ботинках, тоже не помнишь? Мама с работы носила просроченные сосудистые нитки и зашивала в них дыры.

– При чем тут телефон?

– Ты же сказал маме: «Купи ему нормальный телефон, чтобы не хуже, чем у других, а я еще год в старых ботинках отхожу, не развалюсь». Ты-то не развалился, а вот ботинки…

Славик засмеялся, и Георгию тоже стало весело вспоминать, как Марина латала с помощью иглодержателя его многострадальную обувь.

– Короче, если ты заботишься о формировании моей личности, хочу тебе сказать, что одна эта фраза стоила больше, чем десятки часов продвинутых речей. Кстати, ковырять мозг больше всего любят разные козлы! – заключил Славик и пнул ногой пустую банку из-под пива. Она с грохотом покатилась по асфальту. – Нет, сам подумай, какой еще папаша откажется от самого необходимого ради баловства! А еще я знаю, что ты не поехал на свою научную тусовку, чтобы отправить меня на соревнования.

– Откуда ты знаешь? Мы с мамой тебе не говорили.

– Бабушка сдала. Говорит, денег у вас было либо мне на Таллин, либо тебе на Прагу.

– Твой спорт важнее, это же ясно.

– И ты еще говоришь, что плохой отец? Уржаться можно.

Что ж, уржаться – это неплохо. Только Георгию было что-то совсем грустно.

Марина весь вечер не находила себе места, новость об измене мужа подействовала на нее сокрушительно. Она проклинала свое добровольное заточение – будь она на свободе, нашла бы способ все выяснить. Поехала бы, например, к Светке с фотографией Жоры, и та убедилась бы, что обозналась.

Да все, что угодно, лишь бы не бездействовать!

Чтобы немного успокоиться, Марина впервые приняла «легкие транквилизаторы», обычно она выкидывала их в унитаз. Лекарства помогли, она уснула почти мгновенно, но утром голова была тяжелой, как никогда в жизни. Мысли проворачивались медленно-медленно – дойдя до подоконника, Марина забывала, зачем она поднималась с постели. При этом уныние и горечь от измены мужа не стали меньше, просто растянулись во времени, легли тяжелым неподвижным камнем на дно ее души и потянули в омут отчаяния.

«Под видом легких транквилизаторов мне явно впаривали что-то другое! – Понадобилось очень много времени, чтобы сформулировать эту незатейливую мысль. – Наверное, профилактически кормили нейролептиками, чтобы я ничего здесь не учудила. Пожалуй, лягу снова спать и больше не приму здесь ни одной таблетки, пока мне официально не выставят диагноз».

Она легла поверх уже застеленной кровати. Потом вспомнила о своем диабете и позавтракала.

Сон не шел. В голове крутилось: «Георгий мне изменил», – но заторможенное сознание не подсказывало никакого выхода из ситуации.

Зазвонил мобильный. Марина испугалась, что это Георгий, она пока не готова была его слышать… На дисплее высветился неизвестный номер.

– Алло? – произнесла она осторожно.

– Марина Львовна? – Жизнерадостный низкий голос был ей незнаком.

– Да, я вас слушаю.

– Меня зовут, как принято у нас, военных, представляться, полковник Колдунов. – Мужчина заразительно рассмеялся. – Ян Александрович. Вы, может быть, слышали обо мне от вашего медбрата Валеры?

– Простите?..

– Мы с ним когда-то вместе служили.

– Да, он рассказывал о вас. Но вы, наверное, ошиблись, вам нужно с моим мужем поговорить.

В трубке снова то ли опять засмеялись, то ли поперхнулись.

– Да нет, Марина Львовна, именно с вами. И это не телефонный разговор.

– Ян Александрович, я нынче плохой собеседник. Да и зачем я вам, вакциной Георгий занимается без моей помощи.

– Вакцина? Не знаю, о чем вы, я хотел один ваш клинический случай обсудить.

Марина тряхнула головой, стараясь хоть немного ускорить свою мыслительную работу.

– Ян Александрович, я действительно слышала о вас много хорошего. – Она пыталась говорить твердо, но понимала, что язык заплетается, словно она подшофе. Боже, что о ней подумает известный профессор? – Но сейчас я серьезно больна и вряд ли смогу чем-то помочь.

– Марина Львовна, я знаю, что вы лежите в психиатрической клинике. Валера просил найти для вас независимого специалиста, у нас в академии есть хорошие ребята. А у меня еще кое-какая информация всплыла насчет вас, вот хочу побеседовать. Давайте вы ко мне на службу приедете? Я покажу вас хорошему психотерапевту, а потом обсудим мою информацию.