Диана Уитни - Семья для Бобби

— Привет, сын.

— Привет, па.

Лу напряженно всматривался в Ника, пытаясь убедиться, что человек около его кровати не является призрачным фантомом.

— Не думал, что ты придешь. И не винил бы тебя.

Ник удивился, какую боль причинили ему эти слова. Тяжелый ледяной ком появился у него в груди.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо.

Это был глупый вопрос, без сомнения.

— Врач говорит, что ты выкарабкаешься.

— На этот раз мне нужна новая печень.

Ник уже знал об этом.

— Ну что ж, трансплантанты — нормальное явление в наши дни.

Тонкие губы сложились в нечто, похожее и на улыбку, и на гримасу.

— Никто не станет тратить хорошую, здоровую печень на старого пьяницу.

Это было сказано достаточно едко, чтобы заставить Ника вскинуться:

— Так прекрати пить.

— Легче прекратить жить. — Лу закашлялся, вздохнул и прикрыл ненадолго глаза. — Мне незачем жить с тех пор, как умерла твоя мать. У меня никого не осталось.

Боль в груди Ника внезапно обострилась. Он почувствовал, что задыхается, и ухватился за спинку кровати. Все тело его содрогнулось от обжигающего чувства горечи, мучившего его.

Воспоминания как острый нож пронзили его разум, вернув память о том несчастном, одиноком ребенке, каким он был когда-то.

— У тебя есть я.

Ник не мог поверить, что эти слова сказал он. Если шок в его глазах и мог быть подсказкой к тому, что он чувствует, то только не для его отца. Лу моргнул, и взгляд его снова стал расплывчатым. Он слегка пошевелил рукой. Казалось, он полностью опустошен.

— Меня у тебя никогда не было. Ты всегда знал, что я такое, — всегда. — Взгляд его снова расфокусировался, а голос ослабел. — Твоя мама, упокой Господь ее душу, всегда делала меня лучше. Она верила в меня, пыталась что-то сделать, заставляя меня измениться. Но ты… — Рваное дыхание не давало ему произносить слова внятно. — Ты всегда знал, что она слишком хороша для меня. Я видел это в твоих глазах.

Слова сорвались с языка Ника прежде, чем он сообразил это:

— Мама заслуживала лучшей жизни, чем дал ей ты!

— Да, это так. — Старик со вздохом закрыл глаза. К ужасу Ника, из-под его века выползла слеза и пропала в седых волосах на виске. — Когда я потерял твою маму, я не мог продолжать эти попытки. Для меня все потеряло смысл — и жизнь, и смерть, и даже мой собственный сын. Я пил, потому что ничего не мог больше делать, потому что не хотел видеть ни синяки на твоем теле, ни обвинение в твоих глазах. — Он перевел дыхание. — Я пил, чтобы ускорить время, когда я приду к ней и услышу ее милый голос. Она всегда говорила мне: неважно, что говорят люди, потому что я знаю, что ты хороший человек.

Ник сжал спинку кровати до боли в пальцах. Дыхание входило в его легкие и вырывалось рваными, болезненными толчками. Он боролся за каждый глоток воздуха. Вся боль и одиночество, окружавшие его со дня смерти матери, нахлынули на него, воскрешая ужасные чувства, мучившие его тогда. Он вспомнил свои слезы и боль, такую глубокую, что иногда думал, что умрет, не перенеся ее. Он никогда не предполагал, что его отец мог страдать не меньше. Мужчина, который не проявлял никаких других эмоций, кроме пьяной злобы, вероятно, испытывал ту же мучительную боль потери.

— Ты действительно любил ее. — Только когда Лу открыл глаза. Ник понял, что говорит вслух.

— Она была моей жизнью.

— Но твоя жизнь все еще продолжается. У тебя есть сын.

— Сын, который хотел, чтобы я умер вместо его матери.

Эти слова поразили Ника до глубины души. Лу вздохнул и снова опустил веки.

— Я не виню тебя, мальчик, что ты меня стыдишься. Проклятие, я сам себя стыдился, но не мог стоять и видеть, как ты смотришь на меня как на последнее отребье.

Все, что говорил отец, было правдой. Ник стыдился его. В детстве у него были на это причины. Став мужчиной, он помнил свою боль и незащищенность, крушение надежд. И одиночество, отсутствие любви. Ник выжил потому, что получил от другого мужчины то, что его отец не мог ему дать. Он нашел человека, который поверил в него, дружелюбного офицера полиции, занимавшегося несовершеннолетними, который взял под свое крыло озлобленного юношу и дал ему возможность почувствовать себя человеком. Впервые со дня смерти матери Ник понял, что кто-то верит в него. Это был поворотный момент в его жизни. Теперь он смотрел на измученное лицо отца и понимал, что он получил свое будущее не только благодаря Богу и добросердечному незнакомцу. Ник нашел человека, который любил его и верил в него больше, чем он сам, верил как в человека и как в мужчину. Но никто не поверил в его отца, ни друг, ни сосед, ни незнакомец, ни даже его собственный сын. Лу Парселл был отрезан от мира.

Распрямив плечи. Ник перевел дыхание.

— Похоже, у нас еще есть несколько лет, чтобы узнать друг друга.

Слабая язвительная улыбка скользнула по истончившимся губам, подчеркивая печаль в глазах.

— Слишком поздно, сын. Я виноват, мальчик, я бросил тебя в тяжелом положении. Я не тот отец, который был тебе необходим. А теперь уходи.

— Никто не может вернуться назад, можно идти только вперед.

— Ты совсем взрослый и не нуждаешься во мне. Я чертовски уверен в этом. Уходи и оставь мне немного гордости.

— Тогда почему ты попросил сообщить мне о твоем состоянии?

Лу моргнул.

— Почему? Попрощаться, наверное, извиниться за то, что причинил тебе много зла. Ты не заслужил того, что произошло с тобой. Все могло бы быть по-другому.

— Все можно изменить, если ты захочешь. Врач говорит, что, если ты будешь за собой следить и не станешь снова пить, сможешь прожить еще много лет.

Лу прикрыл глаза, не желая продолжать разговор. Но Ник не хотел даже слышать об отказе.

— Я знаю, ты считаешь, что никому не нужен. Но ты не прав, па. Ты нужен мне. — Он кивнул в сторону дверного проема. — И ему.

С трудом повернув голову, Лу проследил за кивком и уставился на появившегося там маленького мальчика с широко раскрытыми глазами.

— Кто это?

Ник втащил Бобби внутрь и положил руку ему на плечо.

— Твой внук.

Глаза старика расширились и наполнились слезами.

— У меня есть внук?

— Да, папа, — сказал Ник тихо. — Видишь, нам обоим выпал второй шанс.

Из коридора Чесса наблюдала, как встретились Ник, его отец и ее сын. Она не слышала, что говорится в комнате, но, когда Бобби подошел к кровати старика и засопел, она увидела, как Лу Парселл положил ему на голову руку и посмотрел на своего собственного сына с удивлением и зарождающимся в глазах восторгом. Тронутая таким проявлением чувств, она отодвинулась от двери и уселась в мягкое кресло на другой стороне коридора.

Через несколько минут Ник вышел и сел рядом с ней, стараясь не показать, как все перевернулось в его душе.