Светлана Алюшина - Счастье среднего возраста

«Болван! — обругал он себя. — Ты, Гуров, когда она рядом, себя не контролируешь! Это опасно и непрофессионально!»

— Саш, я по-доброму спросил, по-дружески.

Она немного оттаяла. Чуть-чуть, настолько, чтобы ответить вопросом на вопрос:

— Гуров, а если бы я тебя спросила: почему у тебя нет жены, детей? Ты бы мне ответил? По чесноку?

— Для дамочки с университетским образованием и званием доктора наук ты слишком много употребляешь простонародных оборотов и подросткового сленга.

— Я еще материться умею так, что тебе и не снилось, — с выкрутасами и сложными построениями. Но вообще-то ты прав. Это все мои студенты. Я преподавала в институте. Много. Зарабатывала. И надо было разговаривать с ними как-то так, чтобы понимать друг друга. Вот и научилась и пользуюсь. Мне нравится. Но ты ушел от моего вопроса.

— Как и ты от моего. Все никак не привыкну, что ты умеешь уходить от прямых вопросов так же вдохновенно, как и я сам.

— И?.. — настаивала на ответе Саня.

Как так получилось, что рассказать ей о себе оказалось естественным, не вызвало желания уйти от темы, перевести разговор в другое русло или на ее откровения. Неожиданно для самого себя, Иван ответил — искренне, «по чесноку», как она изволила выразиться.

— Не знаю, Саш, так сложилось. Дважды я был серьезно влюблен, о свадьбе мечтал, предложение делал и о детях призадумывался с удовольствием.

— Только не говори, что тебе отказали!

— Нет, не отказали. Согласились. Что в первый раз — ну, это я совсем зеленый был, двадцать один годок, что во второй, постарше, поумнее, как мне казалось, — в двадцать восемь.

Александра слушала, примолкнув, спрятав все свои шипы, противостояние, забыв про чай и… засмотревшись на него.

— В первой попытке дошло почти до росписи, три дня оставалось до судьбоносного события. Я приехал к ней домой неожиданно, что-то там надо было привезти от моих родителей ее, сейчас и не помню что.

И имел удовольствие лицезреть свою невесту в постели с другом ее детства. Она объясняла, что это не имеет значения, что любит только меня, а они прощались навеки. И что удивительно: я понял все, о чем она говорила, и поверил, что она искренне верит в то, о чем говорит. Честно! Но для меня это уже не имело значения. Переживал, а как же! Так попрать мужскую гордость и самость! А спустя годы, осознав все, был так ей благодарен! Встретил ее лет через десять, глубоко замужнюю за тем самым другом детства, мать двоих детей, осатаневшую от тяжелой жизни. И припух от понимания и радости — как же меня пронесло-то! Совершенно чужой человек, неинтересный мне, и не в том дело, что уставшая, вся в проблемах — просто чужая!

— Ангел твой личный, наверное, подсуетился, — предположила Саша, — случайностей в жизни не бывает.

— Может, и он, дай бог ему здоровья! Или у них со здоровьем и так все в порядке?

— Не знаю, Гуров, наверное. А другая женитьба?

— О! Это история куда менее прозаическая, сплошные страсти! Я, уже хорошо и с удовольствием попасшийся на вседозволенности свободного мужского поиска и, как мне казалось, все понявший про жизнь и женщин, но еще не утративший тайных мечтаний о семейном счастье и той единственной, вьюноша, со всего разлету столкнулся с необыкновенной женщиной! Она была старше меня на пять лет, много чего видевшая, пережившая, с ребенком и очень, очень загадочная! Коктейль Молотова для мужика. Страсти кипели — разбегайся! Я с ума сходил, ночи проводил под ее балконом, дружил с ее пятилетним пацаном, наизнанку выворачивался и жизни без нее не представлял!

— Беда-а-а! — сочувственно протянула Сашка.

Иван посмотрел на нее, словно только что увидел, — вот как затянули воспоминания, встал, добавил себе кипятка в чашку с остывшим чаем, закурил.

Вечер откровения друзей! Чего его растащило? И ведь хочется рассказать!

Он вернулся, сел на прежнее место за столом.

— Она сдалась под напором моего юношеского пыла. И любила меня, насколько умела, настолько и любила. Я сделал предложение с исполнением всех сентиментальных традиций — цветы, шампанское, романтический ужин при свечах, кольцо!

— Неужто в коленопреклоненной позе? — подначила Сашка.

— Обошлось! — успокоил Иван. — Я получил вожделенное «да», за сим последовало заявление в ЗАГС и обозначение дня свадьбы. Восторг, долгосрочные планы! Ура, собственно!

— Гуров, только не говори, что ее ты тоже застукал в неурочный час!

— И с этим обошлось. Но на горизонте нарисовался давний любимый со встречным предложением. Был он меня старше, к тому же долго недоступен для нее и старая любовь. Я получил дежурное «извини», покаянное признание в неумершей любви к нему и прощальный горячий секс при расставании. Переживал, как водится, тяжело, пил несколько дней, и «все бабы суки!» как вывод на том этапе жизни.

— И встретил ее через десять лет… — помогла Сашка течь повествованию.

— Почти. В позапрошлом году на одной закрытой тусне наших веселых таких миллионеров и выше.

— О как! Муж пошел в гору?

— Да не слезал с нее!

— Олимп крепчал приростом денежного населения?

Иван усмехнулся — умеет она сформулировать заковыристо и весьма точно.

— Романова, знаешь, что ты офигенная дамочка?

— Теперь знаю, спасибо, если это комплимент. И что, большая любовь расстроила тебя до всех мужских потрохов своей блестящей неприступностью и процветанием?

— Расстроила, но не этим. Зачем уж так банально, Александра Владимировна? Я увидел холеную, отштукатуренную во всех местах… и очень несчастную женщину. Непрекращающаяся, ежесекундная борьба за молодость и удержание мужа, с контролем, проверками, выталкиванием и уничтожением молодых соперниц — это, я тебе скажу, тот еще экстремальный вид спорта!

— И что? — не поняла Сашка сравнения.

— И все! Ни о чем другом говорить она не может и делать ничего другого не может. «У верблюда два горба, потому что жизнь борьба!» Миллион всяческих пластических операций, утро начинается в пять бассейном и трехчасовым марафоном в спортзале, есть нельзя, пить нельзя, загорать нельзя, улыбаться нельзя, спать в определенной позе. В курсе мировой политики, биржевых сводок, мужниных дел, последних плевков моды, сплетен и интриг наших богатеньких — быть обязательно! Потому что жизнь борьба! Потерпеть еще десяток лет, если повезет, то меньше, когда «оно» остепенится, откобелится и, к всеобщему семейному благу, станет импотентом — тогда можно немного расслабиться!

— Тоска-а-а! — посочувствовала Сашка. — Ты что, ее еще любишь, расстраиваешься?

Гуров призывным жестом поднял чашку вверх, предлагая Сашке чокнуться. Она поддержала. Фарфоровые бока издали глухой стук при соприкосновении.

— Фу, — скривилась Сашка, отпив чая, — холодный.