Пат Бут - Беверли-Хиллз

– Мы покидаем этот мерзкий отель и никогда сюда не вернемся, – произнесенную фразу Уинтроп продолжил стремительным движением, схватив и поднеся к уху телефонную трубку. Она взлетела вверх, словно закрученная смерчем. – Роджер? Это Тауэр. Я съезжаю. Да, именно так. Надеюсь, ты меня понял? Король Лир отчаливает из своей столицы. Собери всю армию лакеев, чтобы они быстренько упаковали и отправили вниз мои вещи.

Тауэр обрушил трубку обратно на аппарат и повернулся к Пауле:

– Теперь, Паула, выше голову и вперед. Я тебе верю, а раз так, доверься и ты мне.

– Что он сказал? – спросила Паула.

– Твою версию он швырнул в мусорную корзину. И вдоволь поиздевался. Он вот-вот лопнет от своего эго. Яйца его точно взорвутся.

– Я сама поговорю с ним! – Паула вскочила с кровати и выпрямилась во весь рост. – Он меня выслушает!

– Выкинь это из головы! Он свихнулся.

– Он меня любил. Он и сейчас меня любит.

Раньше Уинтропу показалось бы забавным слушать подобные излияния полуголой соблазнительной девицы. Но здесь разыгрывался не фарс, а подлинная трагедия. Он был вынужден сказать ей правду:

– Послушай, Паула. Вы оба попали в гадкую историю, и оба стали жертвами. Прошлое уже никак не вернешь. Даже если случится чудо и Роберт тебя примет обратно, то его карьере конец. А для него это важнее, чем ты. Не преследуй его, пусть идет своим путем. Не позволяй ему унижать себя, топтать ногами. Ты способна унизить его, и я тебе в этом помогу. Доверься мне. Я однажды посадил тебя в кресло королевы. Поверь, я повторю это еще раз…

Тауэр смотрел на ее личико, по которому катились слезы. Они возбуждали его, как вид виски со льдом в полном до краев бокале. Он жаждал коснуться губами мокрой от слез щеки, испробовать хоть каплю этого редчайшего напитка, но так и не решился, а тем временем слезы высохли.

– Что мы предпримем? – поинтересовалась она.

Уинтроп расцвел душой, сердцем и разумом, увидев, что перед ним снова его способная ученица.

– Сначала мы немного развлечемся. – Он взялся за телефон, набрал междугородный код и объявил: – Мистер Тауэр вызывает мистера Адама Партриджа.

Буквально через секунду его соединили.

– Мистер Партридж? Это Тауэр. Отлично себя чувствую, спасибо. Да, я знаю. Я слишком запоздал с ответом на ваше письмо. Зато теперь я к вашим услугам.

Он бросил на Паулу ободряющий взгляд.

– Наша договоренность по-прежнему в силе? Прекрасно. Я займусь «Шато» незамедлительно и даже туда перееду, чтобы ускорить работы…

Уинтроп положил трубку.

– Теперь у нас есть крыша над головой. И знаешь где, дорогая Паула? В «Шато дель Мадрид».

«Шато дель Мадрид» явно переживало не лучшие свои времена, но все же не совсем одряхлело. Здание расположилось в ложбине меж гряды пологих холмов и торчало там, как единственный зуб в стариковской челюсти после опустошительной работы дантиста. Ветры различный направлений – из-за гор и с океана – творили что хотели с этим странным сооружением. Оно давало трещины, клонилось, роняло части своей облицовки и балконы, однако исправно функционировало как отель для любящих экзотику туристов и сохраняло свою элегантность, как поиздержавшийся, но не утерявший своего достоинства потомственный дворянин.

Семья Партриджей владела «Мадридом» с незапамятных времен. Вряд ли кто помнил, кому и когда пришла в голову идея купить участок земли и воздвигнуть величественный по масштабу «постоялый двор» в испанском стиле на высотах, господствующих над будущим мегаполисом Лос-Анджелесом.

Адам Партридж на расстоянии в шесть тысяч миль от своей калифорнийской собственности жил и распоряжался потоками сотен миллионов долларов из своей конторы на Манхэттене. «Шато дель Мадрид» в графе его убытков или прибылей могло составить один процент, но он был дельцом и знал, что если волшебная рука Тауэра коснется обветшавшего здания, то один процент возрастет до десяти, плюс еще престиж и возрождение семьи.

Очень долго Тауэр капризничал, не желая браться за переделку бутафорского замка в первоклассный отель, а мелочное упорство дельца не позволяло Партриджу отказываться даже от грошовой прибыли. Они сошлись лбами, как два барана на мосту. И вдруг Тауэр уступил. Партридж был в восторге от хоть и малой, но все же одержанной победы.

Для Паулы, да и для Тауэра также, столь быстрое решение их проблем было подобно молнии, сверкнувшей в ясном небе. Наемный лимузин доставил их к оформленному в стиле позднего барокко входу в «Шато». Роскошные пилястры должны были внушать почтение всем вновь прибывшим к тем ступеням, которые осмелится коснуться их нога. Вероятно, так задумывалось. Соответственно и была организована встреча. Лакей, отправляющий машины на парковку, делал вид, что не понимает английский язык, и изъяснялся только по-испански. В холле не было ни ковровых дорожек, ни суетящихся боев, а пятна копоти на голых каменных стенах означали, что здесь когда-то жарили бычьи туши первые конкистадоры.

– Добро пожаловать в «Шато дель Мадрид», – приветствовал их портье за стойкой, седой как лунь старик в черной, почти траурной униформе. – Мы приготовили для вас, мистер Тауэр, бунгало номер четыре в парке. Там обычно останавливалась Джоан Харлоу. Бассейн совсем рядом.

– Я надеюсь, что с тех времен они уже поменяли простыни, – пробормотал Тауэр. – Насколько я знаю, запах ее духов не выветривается десятилетиями.

– Уинти! – одернула его Паула. Раскованный стиль высказываний Тауэра мог озадачить здешнюю прислугу.

Он тотчас смолк и начал следить за взглядом Паулы, обшаривающим, словно два прожектора, окружающее их пространство.

– Высокие потолки, прямые углы, великолепно размещенные окна. Их нельзя трогать.

– Правильно, минимум переделок! Пусть архитектура сама говорит за себя. А как насчет живописи? Фресок, чтобы закрыть эту фальшивую копоть, напоминающую дешевую харчевню?

Паулу уже переполняли волны вдохновения. Она видела воочию, каким будет этот холл через месяц-другой. Два инструмента – ее и Тауэра – играли в унисон, их раздельные партии сливались и создавали одну чудесную мелодию. Фантазия Паулы бурлила, слова лились потоком, смутные образы, созданные воображением, вырисовывались все ярче.

Он глядел на нее, и чувство вины не покидало его. Как он мог сомневаться в ней? Он, Уинтроп Тауэр, вдруг выступил в роли моралиста, поверив в дешевый адюльтер, в который она якобы впуталась. Не могло того быть. Ее талант не позволил бы ей запачкаться мелкой, грязной интрижкой.

Он понял окончательно, в чем состоит его прямая обязанность – восстановить бережно, по кирпичику, разрушенное трагической ее любовью к Роберту здание уникального характера и уникальной личности по имени Паула Хоуп.