Вера Колочкова - Под парусом надежды

Мама, открыв ей дверь вечером, ни о чем вообще не спросила. Повернулась грустно, ушла в комнату, села с ногами на диван, уставилась в экран телевизора. Правда, глаза у нее были заплаканные, и следовало бы, если по совести, самой присесть рядышком да навязаться с разговором, только Кире не захотелось ничего такого. Отчаянно просто не захотелось. Пусть уж сама со своей гордыней разбирается, если на то пошло. А ей, Кире, не до маминой гордыни. Ей надо думать, как отца из беды выручить…

Думать она начала об этом прямо со следующего утра. Правда, особо думать Петечка не дал – загрузил срочным делом по самую маковку. А потом и Клара Борисовна работки подкинула. Она, правда, осталась вечером, чтоб посмотреть судебную практику да приложить к ней отцовскую ситуацию, но подобного прецедента там не нашла. Надо же – овощная торговка Рая, можно сказать, свое ноу-хау в жилищном вопросе изобрела! А она, умная девушка Кира, сидит теперь и в растерянности руками разводит…

А на третий день отец сам объявился на пороге линьковской адвокатской конторы – Кире показалось, что она к стулу приросла от такой неожиданности. Да еще, как назло, какой-то черт всех адвокатов вместе собрал, и даже Сергей Петрович вышел из своего закутка, присел в кресло около Клариного стола, вальяжно покачивая ногой. Отец и сам растерялся, заморгал часто и испуганно, на нее глядя. Потом чуть-чуть, едва заметно помотал ей головой – прости, мол, я нечаянно сюда приперся, я ж не знал…

– Чего вы хотите, сударь? Дверью ошиблись? – сердито обратился к нему Петечка.

Оно и понятно, что сердито. Кто ж в этом потрепанном гражданине потенциального клиента признает. Хотя, Кира успела заметить, отец очень старался выглядеть не так уж и потрепанно – даже галстук в синюю полосочку надел. И костюм с голубой рубашкой. А только не зря говорят, что совсем не одежда красит человека. Если этот человек, скажем, насквозь пагубной алкогольной страстью пропитан, то эта страсть его уже никому и ничему не отдаст, никаким голубым рубашкам да галстукам в полосочку. Так и будет впереди человека идти, старательно отделяя своего хозяина ото всех остальных, непьющих, нормальных да чистеньких. И клейма яркого никакого ей для этого не надо – и так все понятно…

– Гражданин, покиньте помещение, пожалуйста… – брезгливо помахала под носом ладошкой Клара. – У меня аллергия на абстиненцию…

– Да-да, конечно, извините… – часто закивал отец и быстро развернулся к двери. И на Киру больше не взглянул. И Клара все шевелила ладонью под носом, изображая гримаской дамское тонкое страдание.

Вот именно это Кларино махание ладошкой и вывело Киру из себя. Прям до дрожи. Аж кровь-стыдоба бросилась в голову: с чего это ради она должна собственного отца стесняться? Какой есть, такой есть. Простите, другого не будет. Ни с запахом, ни без запаха… Решительно встав с места, она по привычке откинула назад прямые и «мосластые», как говаривал Кирилл, плечи, вышла из-за стола, проговорила громко в согбенную отцовскую спину:

– Погоди, папа! Не уходи!

Потом развернулась в сторону адвоката Линькова, улыбнулась ему несколько даже вызывающе:

– Сергей Петрович, а это вот мой отец! Познакомьтесь! Владимир Александрович Воротынцев! Сергей Петрович, я вас очень прошу, помогите ему, пожалуйста…

А дальше решимость ее оставила. Как-то вдруг. Отчего-то затряслось-задрожало все внутри, как от сильного испуга, и горячая влага откуда ни возьмись бросилась в нос, в глаза, и она начала проглатывать ее торопливо, еще только больше в ней утопая.

– Пойдем ко мне, Кира, – торопливо поднялся Линьков из кресла. – Успокойся, чего ты. Возьми себя в руки. – Потом сердито указал отцу на дверь: – Подождите там, в коридоре, пожалуйста…

Выслушал он Кирин грустный рассказ очень внимательно. С абсолютно непроницаемым лицом.

И даже пришедшего следом за Кирой сына шуганул из кабинета сердитым взглядом – не мешай, мол. Потом встал, мотнул ей головой – иди за мной. Потом помолчал многозначительно посреди общего их кабинета, в упор глядя на своих коллег, спросил досадливо, будто извиняясь:

– Ну что, мужики, возьметесь? Я вас лично об этом прошу. Я бы и сам взялся, да не могу сейчас – сами знаете, зашиваюсь. Да и вообще ситуация щекотливая. А с другой стороны, вроде как дело святое… Отец все-таки… А? Петь? Степаныч, ты как?

– Да не вопрос, – пожал плечами Петечка. – Раз надо, значит, надо. Пусть заходит. – И, кинув осторожный взгляд на Клару, добавил с коротким смешком: – У нас со Степанычем нюх не дамский, переживем как-нибудь… Зови отца, Кира! Пощекочем абстиненцией нервишки тонким дамочкам!

Он снова всхохотнул коротко, и этот его смешок прилетел в Киру, словно птичий помет сверху. Вроде и ничего особенного – подумаешь, птичка на лету свое дело сделала. Она ж не виновата, что именно в тебя попало! Да и ты, собственно, не виноват, что на ее траектории полета случайно оказался… А все равно жуть как неприятно! До слез! До спазма в горле! А еще страшно неловко за этот свой слезный спазм. Ну в самом деле, не рыдать же теперь при всех! И обижаться смешно на Петечкину бестактность. Он и не обязан вовсе в этой ситуации джентльменом быть…

Выскочив за дверь, она подхватила отца за локоть, впихнула в кабинет и пошла быстрым шагом по коридору, неся в себе готовые вот-вот пролиться слезы. Скорее. Скорее. На улицу. Во двор. На дальнюю скамеечку. Спиной к окнам. Здесь никто не увидит…

Вообще-то она очень редко позволяла себе поплакать. С тех самых пор, как отец от них ушел. Смотрела утром в припухшие красные материнские глаза и думала про себя: бесполезное это занятие – плакать. Получается, что ты весь свой будущий день заранее на плохое «наплакиваешь», а хорошее к нему так и не прибьется. И потому по утрам Кира старалась улыбаться. Просыпалась-потягивалась и улыбалась, потом умывалась-улыбалась, в транспорте ехала – тоже всем улыбалась… Между прочим, очень даже помогало…

– Ну вот, теперь мы будем слезы лить! – услышала она над головой Кларин голос. – Сама себе неприятность устроила, а теперь смотрите-ка, рыдает! Чего ж ты так, девушка?

– Я и не рыдаю вовсе, что вы… – икнув, шумно вдохнула в себя воздух Кира, торопливо смахивая со щек слезные дорожки, – просто… так получилось, само собой…

– Да нет, дорогая… – присаживаясь рядом и доставая из кармана брюк пачку сигарет, вздохнула Клара. – Само собой ничего и никогда не получается… Ишь, чего захотела! Само собой! На тарелочке с голубой каемочкой! А фиг тебе с маслом не хочешь?

Она прикурила неторопливо, откинулась на спинку скамейки, выпустила из алых губ струйку синего дыма. Потом повернула голову, стала рассматривать Киру очень внимательно. Потом снова потянулась губами к сигарете, затянулась, оставив на фильтре щедрую порцию жирной помады. Потом заговорила тихо: