Наталья Лукьянова - Негаданное счастье

– Почему я? – улыбнулась Виктория Михайловна.

– Потому что я первая спросила. Съела? – Надежда расхохоталась заливисто, громко, молодо, не обращая внимания на окружающих. Молодец. Уверена в себе на все сто и цену себе знает, видно невооруженным глазом. Виктория Михайловна не уставала любоваться красавицей.

На рассказ о целой жизни ушло минут пятнадцать. Виктория Михайловна сама удивилась этому обстоятельству. Все ее мечты, желания, разочарования, рождение детей, годы счастливой семейной жизни, предательство мужа, развод, переживания, разбитые надежды – уместились в короткие минуты. Надежда внимательно слушала, не перебивала, только морщилась иногда недовольно.

Виктория Михайловна замолчала. На глазах ее навернулись невольные слезы. Разом вспомнились многие обиды и переживания! Нельзя, наверное, ворошить прошлое. Зря она это сделала. Она не видела Надежду много лет, а сейчас взяла и вывалила на нее все, что накопилось в душе за многие годы. Слишком много лет они не виделись, обе изменились и сидят сейчас не возле костра, молодые, красивые, полные радужных надежд и мечтаний, – проводят время в фешенебельном кафе двадцать с лишком лет спустя. И потом… может, у Надежды жизнь сложилась в тысячу раз труднее? И чего ее так разобрало?

– А теперь, Гладильникова, я буду говорить, не возражаешь? – закуривая тонкую, длинную сигарету, задумчиво проговорила Добровольская. – Только не обижайся. Есть у меня одно качество, которое многих не устраивает и, если честно, иногда мешает мне самой. Я привыкла говорить людям правду в глаза. Так уж я устроена, к тому же считаю, что такое право заслужила по жизни.

– Я тебе уже раз десять говорила, что у меня другая фамилия. Плотникова я, неужели трудно запомнить? – попыталась возразить Виктория Михайловна.

– Для меня ты была и останешься Гладильниковой. Кстати, если хочешь знать мое мнение, напрасно ты после развода не вернула девичью фамилию. Я, конечно, подозреваю, что тебе не хотелось возиться, документы переоформлять, по инстанциям ходить, но это твоя первая ошибка, хотя и не самая серьезная. Если рвешь с прошлым, надо это делать безжалостно и не оставлять никаких следов. Как хороший хирург – раз – и отрезал ненужное. Сначала больно, зато потом ничто не мешает.

– Я как-то об этом не думала, – тихо произнесла Виктория Михайловна.

– Я так и поняла. А теперь держись, Гладильникова, я тебе сейчас буду устраивать разбор полетов. Из твоего скорбного повествования я уяснила для себя две вещи. Во-первых, ты как была беспробудной дурой и идеалисткой в молодости, так ею и осталась. И не надо сверкать на меня своими прекрасными глазищами. Лучше салат попробуй, очень вкусно. Так оно и есть, и я тебе это докажу очень быстро. Во-вторых, твой Аркадий сволочь и подлая скотина. Я всегда это чувствовала, хоть хорош был гад в молодости, высок, плечист, волосы волнистые. Мало того что он женился на тебе из-за московской прописки, – это еще ничего. Такое часто встречается, но сей факт иногда не мешает выстроить в дальнейшем нормальные отношения. Эта гадина эксплуатировала тебя всю жизнь. Потом высосала и выбросила. Он тебя почти уничтожил. Вот смотрю я на тебя, и сердце кровью обливается. Молодая, красивая женщина. Ты сама до сих пор не поняла, какая внешность тебе дана от рождения. Даже несмотря на то, что ты приложила максимум усилий, чтобы скрыть свои достоинства, ты выглядишь как настоящая красавица. Только очень больная на голову красавица.

У Виктории Михайловны пропало всякое желание продолжать разговор. К чему все это? Ни с того ни с сего, в каком-то странном эмоциональном порыве она открыла душу чужому человеку.

В результате должна выслушивать упреки и наставления, словно провинившаяся школьница. Пусть с чужой точки зрения она профукала свою жизнь. Но это ее личное дело. Она сама знает про себя все и не нуждается в чужих советах.

– Надь, может, о себе расскажешь? – Виктория Михайловна сделала попытку перевести разговор на другие рельсы.

– Ой, Гладильникова, не морочь мне голову. Я по таким пустякам, которые для тебя выглядят катастрофой вселенского масштаба, даже не заморачиваюсь. Все эти охи, бабские страдания, переживания слюнявые меня не трогают. Я всегда считала и не ошиблась в результате, что эмоции – очень плохой спутник по жизни. Вот я тебя сейчас слушала, это же просто ужас какой-то! Посмотри на меня внимательно. Я выгляжу несчастной? Правильно, я смотрюсь исключительно успешной, стильной, здоровой и уверенной в себе женщиной, которая твердо знает, чего хочет, – и всего добивается. И не только смотрюсь, что очень важно, а именно так себя ощущаю. А за моими плечами, между нами, девочками, говоря, четыре развода. Четыре! Оценила? Вот я бы сопли каждый раз распускала, как некоторые. Да мне целой жизни не хватило бы на страдания.

– Ты всегда была сильной. Все люди разные, – пожала плечами Виктория Михайловна. Хорошо давать советы, когда у тебя все в порядке.

– Гладильникова, какой смысл плакать о прошлом? Что ты смакуешь собственную боль и обиды? Все равно ничего не изменишь, даже если будешь биться лбом о стену ежедневно. Все уже произошло, ты не в силах изменить ход событий. Они уже случились. Живи! Получай от процесса удовольствие. Вылези из своей скорлупы, найди себе дело по душе. Ноги тебе трамваем не отрезало, руки тоже на месте. Ты образованна, эрудированна, ты красавица, наконец. Жизнь скоро закончится, Вика. Осталось не так много лет, надо помнить об этом постоянно. Неужели опыт прошлого ничему тебя не научил? И от детей отстань. Они выросли, давно уже сами с усами. Все равно твоих мудрых советов ни один из них не послушает и уж тем более не возьмет на вооружение. Человек так устроен, что не способен учиться на чужих ошибках. Пусть они самостоятельно наступают на собственные грабли. И не надо изображать из себя встревоженную квочку по любому поводу и без. Вот если кто-то из них явится пред твои светлые очи и попросит о помощи, тогда дело другое.

Надежда бросала довольно обидные для Виктории Михайловны слова с предельной откровенностью и уверенностью в собственной правоте. От ее беспощадности коробило, было очень обидно и неуютно. Виктория Михайловна уже в десятый раз проклинала себя за то, что не отказалась от приглашения. Сидела бы сейчас на своем рабочем месте, копалась бы в каталоге и не корчилась от досады.

– Гладильникова, ау, ты где? О чем мечтаем? – словно издалека услышала она голос Добровольской. – Кофе пить будем? Ты какой предпочитаешь?

– Нет, спасибо, я сыта, – довольно холодно отозвалась Виктория Михайловна.

– Обиделась? Дурочка ты. Я ж не по злобе. И не для того, чтобы покрасоваться перед тобой. Жалко мне тебя, бестолочь стоеросовая. Ты сама не понимаешь, чего ты можешь добиться с твоими мозгами, работоспособностью и внешними данными. – Надежда продолжала горячиться.