Елена Чалова - Пустите меня в Рим

Потом группа американских ластоногих под предводительством итальянской птички покинула храм, и под темными сводами стало хорошо, даже просторно. Рядом нарисовался Дим и вытащил меня на улицу. Мы сели на нагретые солнцем ступени и, жмурясь, как два кота, принялись разглядывать прохожих.

Надо сказать, несмотря на южный темперамент, итальянцы удивили меня своей неспешностью. Они передвигались прогулочным шагом, сидели в кафешках, болтая друг с другом, со вкусом пили кофе и ели булочки.

– Эй, ты заснула? – Терпение моего друга программера лопнуло. – О чем хоть была экскурсия? Ты слушала гида открыв рот.

– Врешь, ничего я не открывала!

– Еще как открывала. Я все боялся, что тебе туда воробей влетит. Ладно, ладно, рассказывай давай.

Пришлось делиться сведениями. Как я поняла из рассказа птички, храм этот был построен по приказу правителя города Сигизмондо Малатесты для его возлюбленной (она же третья жена) Изотты. То есть это был вроде такой подарок. Почему церковь не достроили, я не поняла, но стало хотя бы понятно, чьи профили с таким упорством повторяются на продаваемой в окрестностях сувенирной продукции.

– Этот мужик – Малатеста – был что, Синяя Борода?

– С чего ты взял?

– Ну как, третья жена. Двух предыдущих он, видимо, извел.

– Э-э, я так поняла, что они сосуществовали во времени, жены эти. Похоже, правитель был тот еще ходок. По словам гида, он был покровителем поэтов и вообще людей искусства. Но при этом тот же человек был бессовестным и беспринципным тираном. Его даже отлучили от церкви.

– За это он и построил храм в подарок своей девушке? Во искупление грехов, так сказать?

Потом мы побрели дальше и ходили так, кругами, еще пару часов. Потом программер сказал, что если мы немедленно не вернемся к насущным нуждам его организма, то он съест первую же попавшуюся химеру. Мы наугад выбрали кафе и заказали рыбу. Черт ее знает, как она называлась, но вкусная была необыкновенно. Посмотрев на счет, я решила, что сегодня обойдусь без ужина. И вообще, у меня с собой печенье есть.

Потом мы вернулись на пляж и опять завалились на шезлонги, перемежая болтовню с барахтаньем в море.

Я хорошо умею слушать, и вскоре уже много чего узнала о программере. Он во время учебы в школе и в институте занимался спортом, но теперь времени хватает только изредка на волейбол с приятелями. Машины у него нет. Я так поняла, что это он таким образом охраняет свою личную свободу, потому что машина есть у мамы, которая, соответственно, и катается по магазинам да на дачу. А ему, программеру, так лучше. И выпить всегда можно. Этот пассаж мне не понравился, так как пьянь не выношу органически.

Следующий день оказался во многом повторением предыдущего, а потом уже настало время уезжать. Встать надо было в шесть утра, чтобы загрузиться в автобус. Телефон рядом с кроватью зазвонил ровно в шесть. Я сказала «мерси» (черт его знает почему) в трубку и собралась вставать. Честно. Следующее впечатление – стук в дверь, причем такой, что стекла в окнах зазвенели. Я ссыпалась с кровати, повернула ключ. На пороге стоял Дим.

– Ты офигел?

– Давай быстро, автобус отходит через пять минут.

Я схватила со столика часы. Ах ты, черт!

– Давай в ванную, – велел Дим, хватая мою сумку и быстро закидывая туда все лежащее на столике у кровати: часы, путеводитель, пачку печенья. Я цапнула лежащую на стуле одежду и нырнула в ванную комнату. Быстренько пописала на дорожку, плеснула в лицо холодной водички, натянула сарафан вместо майки, трусишки, собрала волосы в хвост и выскочила в комнату.

– Давай шлепки. – Он уже держал наготове сумку, но я же все-таки женщина! Я успела сунуть их в пакет и лишь потом кинула в сумку. Туда же майку, которая неубедительно притворялась ночной рубашкой. Быстро оглядела номер – пусто, он все собрал. Дим с нетерпением тянул меня за руку. Пролетая мимо портье, он кинул на стойку ключ от номера, я с угрызениями совести вспомнила, что не оставила чаевых, но копаться в сумочке времени не было. В автобус мы залезали под ворчание Наташи о некоторых неорганизованных товарищах, из-за которых мы все рискуем опоздать (я не поняла куда, Рим уйдет, что ли?). Ей вторила все та же недовольная всем дама, от которой я норовила держаться подальше еще в аэропорту. Водитель подмигнул мне и улыбнулся, и я решила, что мы все же прибудем вовремя, что бы это ни значило. Когда автобус наконец тронулся и Наташа завела свою литанию, рассказывая о старом и Вечном городе, куда мы все направлялись, Дим сунул мне в руки бутылку воды, круассан и яблоко.

– Это твой завтрак, – шепнул он, не обращая внимания на укоризненные взгляды Наташи. – Больше взять было нечего, йогурт в кувшинах, хлопья в мисках.

А потом наступил Рим – он именно наступил, – неизвестный и хорошо знакомый – по учебникам истории, книгам и фильмам. Он был жаркий, с палящим солнцем на площадях и льдом, звенящим в высоких стаканах. И был прохладным – в тени каменных улиц, уютных кафе и тенистых садах виллы Боргезе.

Этот город свят, ибо здесь находится Ватикан, и чудо Сикстинской капеллы, и собор Святого Петра. И он по-прежнему поклоняется радостям плоти, ибо тела святых и грешников полны жизни, и даже время не властно над их кровью, муками и радостями. Рим был совершенно незнаком и в то же время казался родным: как город, в котором жил в детстве, а потом надолго уехал, и вот теперь возвращение дарит радость смутного узнавания – то ли запах родной, то ли цвета так радуют глаз, то ли всплывает забытое с детства ощущение жизни как яркого и бесконечного праздника.

Римини совершенно не подготовил меня к Риму. Там, в курортном городе, все было просто и обычно. Здесь, в Риме, все казалось странным. Разноцветные дома, разной степени покрашенности и облезлости. Гладкие фасады. Дома слеплены вместе, они прижимаются друг к другу: двухэтажный к четырех-, а потом трехэтажный, но окна у всех на разных уровнях, и покрашены они в разные цвета, а на крыше двухэтажного домика виден садик. Окна гораздо больше похожи на глаза, чем наш шторно-тюлевый вариант. Может, это из-за ставен. Ставни – это совершенно необыкновенная вещь, очень итальянская, очень значимая. Они то подмигивают, прикрывая чью-то жизнь, то кокетливо отгибаются в сторону, словно ресницы, позволяя уловить нечто, уголок чьего-то бытия. Иной раз они подозрительно прищуриваются на прохожих неплотной вертикальной щелью. В сиесту ставни плотно закрыты, как глазки добропорядочного горожанина... однако вам только кажется, что все спят. Рим никогда не спит. Но особенно широко ставни распахиваются в вечерние часы – окна с любопытством взирают на текущий мимо людской поток.

Количество памятников истории и культуры на один квадратный метр площади города невыносимо плотно. Это вызывает своего рода культурный шок и состояние одурения. Но никто из итальянцев не переживает по этому поводу. Люди просто пользуются всем, что мы считаем достопримечательностями. Они ходят по памятникам, сидят на них, брызгаются водой из фонтанов, созданных Бернини, живут в палаццо. А что делать, если весь город – это история? Удивительно живая, имеющая запах и цвет, фактуру и нрав.