Юлия Климова - Мужчина в кармане

– Наглая ложь! – возмущенно выпалила я, отчаянно ударяя кулаком по спинке кресла. – Да после свадьбы ты отправился в офис, вместо того чтобы остаться со мной! Признайся, не было же никаких встреч, ты подговорил Германа… признай это.

– Признаю, – вновь улыбнулся он, и от этой открытой и честной улыбки я потеряла дар речи. Он вдруг стал совсем другим: исчезла сдержанность и сухость, исчезли морщинки и холод, исчезли тире и вопросительные знаки… Акула уплыла в неизвестном направлении, и почему-то именно в этот момент я почувствовала себя беззащитной, хотя, казалось, должно быть наоборот… – Я сопротивлялся как мог до свадьбы и после, я отчаянно лгал себе, прикрываясь тем, что хочу сохранить прежнюю размеренную жизнь, я строил планы и глупо отодвигал тебя в сторону, мне все казалось, что победить те бесконтрольные чувства, которые не давали мне есть, пить и спать, очень просто, но это оказалось невозможно… И мне нужно было бороться не с собой, а за тебя… Я хотел тебя обнимать, целовать, но чертова гордость умоляла не поддаваться! Один твой взгляд, одно слово лишали меня разума и воли, я не знал, чего ждать от тебя через секунду, – его голос дрогнул, – я боялся ошибиться и иногда трусил, как подросток. И я тоже пытался понять – почему ты решила выйти за меня замуж? Этот вопрос и меня мучил и мне не давал покоя… Я до сих пор не знаю на него ответа.

– Все очень просто. Во-первых, из вредности, во-вторых, я пообещала себе, что выйду замуж за самого необыкновенного мужчину на свете, извините, но таких, как вы, больше нет… Да и навалилось на меня тогда слишком много – мама, бывший муж…

– Я ревновал к нему.

– Зачем?

Дмитрий Сергеевич усмехнулся с грустью:

– Хороший вопрос.

– Но вы игнорировали меня, сто раз игнорировали!

– Возможно… временами, да. Но я давал нам шанс получше узнать друг друга. Стерпится – слюбится – не мой девиз.

– И чего вы хотели? Чтобы я влюбилась в вас, как ненормальная?

– Опять нужна правда?

– Не вздумайте врать!

– Да, именно этого я и хотел. Чтобы ты всегда была рядом и чтобы ты была счастлива.

– Прекрасно… – выдохнула я и закрыла глаза. Я, значит, пеньюары на себя натягиваю, мучаюсь, а он меня приручает!

– Иногда мне казалось, что невозможно подойти к тебе, – произнес он тихо, скорее для себя, чем для меня. Шаг, еще шаг, он шел ко мне… – Невозможно дотронуться, обнять, прижать… Иногда мне казалось, это сон – я зайду в твою спальню и увижу только идеально заправленную кровать и пустоту… – Его голос дрогнул от волнения. – Мне уже давно не нужны расписание и покой, и я благодарен тебе за то, что моя жизнь и моя душа перевернулись вверх тормашками…

Он остановился совсем рядом и замер, ожидая ответа.

Сколько раз я мечтала услышать нечто подобное, сколько раз я представляла, как неприступный и холодный Дмитрий Сергеевич Кондрашов протянет мне свои чувства и признает полное и безоговорочное поражение. Сколько раз! Не счесть. В этот день наверняка должен был грянуть гром, а с неба должны были посыпаться конфетти, во всяком случае, я на это очень и очень рассчитывала. Эй, любовь, где ты? Это же так просто – любить! Меня любить!

Сколько раз я мечтала услышать нечто подобное. Я объявляла ему войну – да, войну. Почему бы не помечтать, если обида и гордость сдружились на долгие времена, если приключения зовут и обещают кучу радостных победных минут, если противник умен и опасен? Почему бы не помечтать?

Да, я умею смеяться, даже если едкая грусть караулит у двери, я умею отталкиваться от берега, поворачивать лодку против течения и плыть, плыть, плыть… Но я совершенно не знаю, что делать, когда самые тайные мечты сбываются, когда серые глаза смотрят столь пристально и столь горячо… И эти глаза не лгут.

Я хотела выйти замуж за самого необыкновенного мужчину, такого, чтобы увидеть и ахнуть, чтобы самой себе начать завидовать – и вот он передо мной. И это – мой муж… Самый лучший, самый необыкновенный, самый красивый муж. Как же хочется протянуть руку, дотронуться до него…

Дмитрий Сергеевич, правда состоит в том, что и моя душа уже давно забыла о покое… и я тоже благодарна вам за это. И я больше никогда не буду лгать собственному сердцу…

Но произнести вслух эти слова я не успела – открылась дверь, и в малый каминный зал вплыла мама.

– Салат оливье, селедка под шубой, утка с черносливом, творожный торт… Я больше ничего не запомнила, но Ада Григорьевна, я уверена, приготовит самый вкусный ужин на свете. – Она остановилась около коробки с елочными украшениями и капризно сморщила нос: – Наташа, сколько можно украшать дом? Скоро нам ступить негде будет. Дима, повлияй на свою жену.

Но Дмитрий Сергеевич не порадовал тещу ожидаемым ответом. Он сдвинул брови, кинул на нее сердитый взгляд и твердо произнес:

– О чем ты? Наташа может делать все, что захочет, – это ее дом. – И устало добавил: – Эмма, ты забыла: Нового года много не бывает.

Моя мама приподняла правую бровь, выказывая явное удивление, и поджала губы, а я расслабилась, самодовольно хмыкнула и подарила мужу нежный и трепетный взгляд (как в кино!), а еще я подарила ему многообещающую улыбку (как в кино!), а еще я мысленно поклялась, что отныне сама буду целовать Дмитрия Сергеевича каждое утро (как в кино!). Осталось только совершить самый последний безумный поступок… самый последний… И этот поступок намечен на двенадцать часов ночи.

«Не так-то легко прожить без тебя даже один день, Наташа».

Очень хочется это услышать еще раз…

До вечера я практически не покидала левого крыла дома – беспокойная душа температурила и кашляла, беспокойная душа перебирала слова, пела, плясала, затем опять температурила и кашляла.

За ужином, ковыряя вилкой куриные котлеты, картофельное пюре и сырную закуску с помидорами, я была трепетна и тиха, ни разу не подколола витающего в тех же облаках Германа, зато случайно рассыпала сахар и разлила чай. Я чувствовала на себе особый горячий взгляд Дмитрия Сергеевича и взволнованно поглядывала на настенные, настольные и напольные часы. Между нами была история, между нами была правда, и между нами был всего один вопрос… всего одна снежинка, растопить которую так сложно и так просто.

– Спокойной ночи, – дежурно произнесла я, когда закончился блок поздних телевизионных новостей.

– Спокойной ночи, – ответил Герман и издал еле слышное «кхм». Это «кхм» вмещало в себя очень много вишневого дыма и аромата японских духов, и это «кхм» переводилось абсолютно для всех одинаково: «Продолжение следует…»

– Спокойной ночи, Наташа, – полетел ко мне сдержанный и одновременно мягкий голос Акулы.

«Увидимся», – мысленно пообещала я, превращаясь в упертого анчоуса.