Анатолий Чупринский - Мир Кристины

Первый среди вторых в столичной тусовке очень продвинутый художник-портретист Майк Кустофф выпал из обоймы. До последнего времени в его жизни, набитой под завязку ежедневными встречами и контактами с десятками самых разных людей все обстояло более чем. И вмиг все рухнуло. Рассыпалось, как карточный домик.

Три дня назад Майк сбил на зебре симпатичную девушку. Вернее, едва не сбил. Если быть совсем точным, успел остановиться в нескольких сантиметрах. Девушка, увидев надвигающуюся на нее огромную машину, от страха попятилась, и как-то неловко упала на бок.

С этого несостоявшегося ДТП все и началось.

Когда-то Майк был просто Мишей. И вовсе не Кустофф, совсем даже наоборот Мырдин. Миша Мырдин. Разве с такой фамилией пробьешься в искусстве? Еще учась в Строгановке, он постоянно ощущал некоторую, как бы, ущербность своей харизмы. До конца, осознав это, начал мучительно подыскивать себе новую фамилию и имя. Ведь чтоб выбиться из тисков совковой ментальности, необходимо кардинально изменить все.

Фамилию, имя, образ жизни, желательно даже внешность и привычки. В этом Миша Мырдин основательно преуспел. Усердие, как известно, все превозмогает.

«Хочешь быть красивым, поступи в гусары!». Хочешь стать успешным художником, будь неординарен, во всех ситуациях заметен. Но только на одной неординарности далеко не уедешь, это любому дворнику ясно, как теория квантовой физики. Широкой известности не добьешься, не говоря уж о славе. Больших денег тем более не заработаешь.

А Мише Мырдину хотелось всего и сразу. И как можно больше. Потому, еще, будучи студентом, не мудрствуя лукаво, он напрочь отбросил все эти постмодернистские заморочки, которыми упивалась живописная московская тусовка того времени. Отрастил длинные до плеч волосы и ударился в Реализм. С большой буквы.

Реалистические женские портреты! В стиле конца девятнадцатого века!

«Налетай, не скупись! Покупай живопись!».

Два курса Майк, (тогда еще Миша), уныло отучился в Строгановке. Потом, перекрестившись в Майка, к немалому изумлению всех знакомых, побежал в престижную Академию живописи ваяния и зодчества к самому Илье Сергеевичу Глазунову.

— Майк? — нахмурившись, переспросил Глазунов.

Он задумчиво пожевал губами, будто пробовал это имя на вкус.

— Почему Кустофф!?

Майк стоял на фоне своих расчетливо отобранных студенческих работ. Все они были в эдаком славянском духе. Церкви, монастыри, портреты верующих. Спрятав руки за спину, он изо всех сил пытался произвести на Глазунова хорошее впечатление. В Москве каждой собаке было известно, Илья Сергеевич Глазунов по убеждениям монархист и народник. На дух не переносит всякую «американщину». А тут, здрасте, я ваша тетя, «Майк!».

Майк очень рисковал. Но риск его как, оказалось впоследствии, оправдался. Контраст между именем, и стилем представленных на суд мастера работ сработал.

— Вы что, иностранец? Иноземец, инородец? — мрачно допытывался Глазунов.

Большого красноречия стоило Майку убедить Илью Сергеевича в обратном. Мол, у них в Строгановке иначе никак. Будешь белой вороной, подвергнут остракизму и все такое. Мол, возьмете под свое крыло, отрекусь от «Кустоффа», вернусь к истокам. Дескать, православие и народность у меня в крови.

Что-то, очевидно, Илья Сергеевич в нем все-таки увидел или что-то такое нафантазировал. Как бы то ни было, Майк очутился сходу на третьем курсе в престижной по живописным меркам Академии. Глазунов в дальнейшем упорно называл его «Михайло».

Наверняка, возлагал на «Михайло Мырдина» определенные надежды.

Майк Кустофф никаких надежд Глазунова не оправдал. Сразу после диплома бросился писать исключительно портреты. Всяческих эстрадных и киношных знаменитостей женского пола. И жен популярных политиков. Крутился, как белка в колесе, заводил полезные знакомства, расточал фейерверком комплименты и улыбался, улыбался.… Всем женщинам подряд. Постоянно. Те отвечали ему взаимностью. И помогали.

Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь! Майк улыбался, но постоянно был начеку. Знал, у большинства представительниц прекрасного пола под прической бьется одна, но пламенная мысль, «как залететь от потенциального олигарха от живописи?». Майк подходил для этого идеально. Высокий, худой, с белокурыми длинными до плеч волосами и темными выразительными глазами. Эдакий мачо с обложки гламурного журнала. Кое-кто находил в нем даже сходство с великим Карлом Брюлловым. Чисто внешнее, разумеется.

Улыбайтесь, господа! Фортуна в ответ непременно улыбнется вам!

«Элитные жены»! Так и назвал свою первую персональную выставку Майк Кустофф. Журналистки, вспышки, интервью для телевидения. В тесный зал на Октябрьской улице, что незаметно приютился в Марьиной роще, народищу сбежалось, не продыхнешь! Казалось, вот она, госпожа Удача! Ухватил Жар-птицу за хвост! Но, увы!

До Никаса Сафронова все равно было как до звезды. До Шилова, кстати, тоже.

Майк Кустофф, кроме женщин и живописи всерьез не увлекался ни чем. Читать книги перестал сразу после окончания десятилетки, телевизор смотрел крайне редко, да и то, одним глазом. Политикой не интересовался вообще. Ни в буддизм, ни в христианство, ни в кулинарию не впадал. Мураками, караоки, экибаны обошли его стороной. Ни Борхес, ни Маркес, ни Коэльё не затронули души его. Да и вряд ли он их читал.

Долгое время он вел целенаправленный тусовочный образ жизни. Что, кстати, в любой тусовке московского разлива не так и сложно. Выучил с десяток слов. «Гламур, адреналин, ментальность, адекватность, толерантность!». Не задумываясь, вставлял их время от времени в разговор в любой компании и был… «весь в шоколаде!».

По работе — заказы, договора, устные и под диктовку нотариусов, бесконечные второй свежести лица жен чем-то там знаменитых людей, холсты, подрамники, краски, кисти.… Раз в год небольшие выставки портретов с претензией на помпезность. Раз в месяц корпоративные вечеринки похожие на картинки из мыльных сериалов.

К тридцати годам Майк Кустофф обрел ту успешность и завидное стабильное благополучие, к которым так стремился в студенческие годы. Конечно, в глубине души он осознавал. Великим Гэтсби ему не стать. Его работа куда менее творческая, нежели, скажем, поиски любым медиком новой вакцины от петушиного гриппа или коровьего сумасшествия. Но благополучие, как известно, не последняя вещь в этом мире. Живем один только раз.

Все было. Квартира, мастерская, загородный дом, две машины, ежегодные персональные выставки, молоденькие любовницы, сменяющие одна другую с периодичностью времен года. Не было чего-то самого главного. Простого и ясного.