Наталья Труш - Куда он денется с подводной лодки

Они были знакомы уже два месяца, когда Баринов пришел к Соне прямо на работу и сказал:

– Послезавтра ухожу в поход.

– Надолго?

– Надолго. У нас не принято называть конкретные даты. Могу сказать только примерно: до конца весны не увидимся...

У Сони сердце трепыхнулось и упало, но виду она не показала. Они гуляли по улицам до темноты, замерзли, как цуцики.

– Сонь, пойдем к тебе греться, – просто предложил Баринов.

– Ко мне?! – Соня удивленно посмотрела на Саню. – Но у меня на вахте дядька сидит, такой вредный, даже не думай пройти мимо него официально.

– А мы и не пойдем официально! – Баринов весело подмигнул Сонечке.

Они обошли общежитие вокруг и нашли то, что искали – пожарную лестницу. Она болталась метрах в двух над землей, поэтому никому и в голову не пришло бы охранять ее.

– Нет, тут не подняться, – печально заметила Соня, глядя в небо, в которое уходила чахлая лестница.

– Ну да, не подняться! – Баринов изрядно продрог, но был весел и готов лезть вообще по голой стене. – Иди туда. Я так понимаю, сюда выходят окна каких-то общих помещений?

Узкие, как бойницы, окна были старательно замазаны белым мелом.

– Ага! Душевые. И... женские туалеты. – Соня хихикнула.

– Пойдет! Туалет так туалет. У нас этаж какой?

– Третий! Я все поняла. Я иду туда, открываю окно и жду тебя. Да?

– Да! Ты умница! Только... Придется вот так.

Баринов снял с себя шинель и фуражку. Надел все это на Соню и подтолкнул ее к входу в общежитие.

Соня запуталась в длинных полах и чуть не растянулась на крыльце. Тихонько засмеялась.

Головной убор она все-таки сняла, чтобы не пугать вахтера, а шинель оставила.

– Ты чтой-то, Кузнецова, в морском-то?! – удивленно спросил вахтер, высунувшись из-за газетной полосы и сдвинув на нос очки.

– А что? Нельзя? – со смехом спросила Соня. – Вот замерзла, а добрый дядя пожалел. Да шучуя, Николай Иваныч, шучу! Знакомого одного шинелька. Пожалел...

Вахтер недоверчиво помотал головой, ничего больше не сказал, углубился в чтение. И правда, какое ему дело до того, во что наряжаются чокнутые жильцы. Главное, чтоб не пили и не дрались, а так пусть хоть в водолазных костюмах разгуливают.

А Соня взлетела на полутемный этаж и проскочила прямиком в туалет.

Шпингалет легко вышел из углубления. Окна в этих помещениях никто на зиму не заклеивал, поэтому рама легко распахнулась.

Соня высунулась в окно, и ей стало страшно: Баринов висел на хлипкой лестнице на уровне третьего этажа. Лестница угрожающе скрипела, грозя в любую минуту оторваться от стены.

Соня отошла от окна в глубину помещения, от страха зажала зубами кулачок. Ей казалось, что сейчас случится страшное. Она проклинала ту минуту, когда дала Баринову согласие на эту авантюру.

– Эй, хозяюшка! – услышала Соня знакомый голос и открыла глаза.

В проеме окна, как картина в раме, освещенный луной, торчал по пояс Саня Баринов. Белый шарф его шевелился на ветру.

– Забирайся скорее! – проскулила жалобно Соня. – Санечка, скорее! Я умру сейчас! Я бою-ю-ю-юсь...

Баринов мог запросто пройти мимо вахтера. Да хоть бы заплатив ему, жадному до денег, три или пять рублей. Впоследствии он именно так и поступал.

Но сейчас ему нужно было вот такое геройство, лихой поступок. Соня – а он уже хорошо ее изучил – не могла не оценить этот риск и пацанскую удаль.

Баринов легко спрыгнул с подоконника, отряхнул кирпичную пыль с рук. Соня протянула ему фуражку. Он обнял ее, нашел в темноте ее губы. И победил.

Они целовались первый раз вот так, по-серьезному, в таком неподходящем месте. И – этого просто не могло не случиться! – в самый неподходящий момент вспыхнула под потолком грустная лампочка на витом матерчатом шнуре-электропроводе, отворилась дверь, и в туалет ввалилась толстая Маша-почтальонка, заспанная и растрепанная. В ночной рубашке в голубой цветочек.

Она ойкнула и застыла на месте, глядя в упор на целующихся.

Баринов оторвался от Сони, галантно поклонился и сказал:

– Проходите, девушка! Не стесняйтесь!

Соня толкнула его в бок, едва сдерживая смех, кивнула соседке:

– Привет, Машут! – и поволокла прочь из женского туалета красавца-подводника Саню Баринова.

Дальше ему можно было уже очень-то и не стараться. Он покорил Соню. Они играли оба, но он все же ее переиграл. К тому же зерна упали в подготовленный грунт. Влюбленная Соня была сражена наповал.

– Проходи и располагайся, – пригласила ночного гостя. – Будем чай пить.

Соня включила электроплитку, спираль которой мгновенно покраснела и раскалилась. Соня повернулась, чтобы поставить на плитку чайник, и ничего у нее не вышло. Ничего. Баринов поймал ее за руки, притянул к себе ее ладошки. Он целовал ее пальцы и внимательно смотрел в глаза.

Сонечка не выдержала:

– Я, кажется, влюбилась в тебя. Прости...

– Прости? За что?! – Саня Баринов удивленно поднял брови. – Да ты знаешь, что ты сделала для меня, сказав это? Я ведь теперь только об этом и буду думать.

– Но у тебя семья. – Соня впервые затронула эту тему. – Неужели в ней нет любви?

– В моей – нет. У меня все очень непросто. У меня специально построенная семья. Понимаешь?

Соня не понимала, помотала головой. Что значит «специально построенная»?

– А вот это просто, Солнечка. – У него так получилось случайно, «Солнечка», и мгновенно приросло к Соне. Я сын адмирала. Моя жена – дочь профессора. Вот и все. Когда я окончил военное училище, меня познакомили с ней. И мы хорошо понимали – иначе нельзя.

Соня слушала его и думала о себе. Он – сын адмирала, а она кто? А она – дочь известного военного инженера, который столько всего сделал для авиации, что ему при жизни памятник надо было поставить. А его жизни лишили. И стала она дочерью «врага народа». Да, ее отца совсем недавно реабилитировали, но это не изменило жизнь Сониной семьи. Никто не вспомнил, что у Кузнецовых когда-то была квартира, которую у них отняли, затолкав их всех в крошечную конуру коммуналки. Никто не принес им извинений за то, что в одночасье рухнула в небытие их большая и дружная семья, от которой остались одни черепки. Даже место, где захоронили военного инженера Кузнецова, семье не было известно.

Соня думала обо всем этом, слушая рассказы Баринова о героическом деде – большом морском начальнике, об отце, имя которого носит школа где-то на Новгородчине.

– Понимаешь, у нас по-другому нельзя. И я хочу, чтобы ты это знала. – Баринов спрятал лицо в Сониных ладонях.

– Мне ничего от тебя не нужно. – Соня четко разделила слова в предложении. – Ничего! Понимаешь?

– Стараюсь, хоть мне и трудно все это понять, – честно признался Баринов.

...Узкая односпальная кровать с панцирной сеткой жутко скрипела от малейшего шевеления, и скрип этот был слышен на весь этаж по горизонтали и на все пять этажей по вертикали. Да что там говорить, и по диагонали тоже. Это Соня знала абсолютно точно. В свои одинокие ночи по своеобразному писку пружин Соня могла без ошибки угадать, у кого из жильцов женского отделения тайно заночевал кавалер. Поэтому она шикала на Баринова и с ужасом думала о том, что завтра на нее будут коситься соседи.