Саша Майская - Любовь по заданию редакции

В черных глазах явственно заплясали огоньки.

— Ой, я тоже знаю. Про то, как чукче в публичном доме подсунули резиновую куклу. Знаете, такие… из силикона.

— А, знаю. Совсем как настоящие, но на самом деле обман.

Анжела с подозрением уставилась на нас, но мы уже не обращали на нее никакого внимания.

— Женечка, я смотрю, у вас богатый опыт по части резиновых изделий.

— Да не особо, просто мне всегда было интересно, почему это мужчин привлекает возможность совать свои… органы во что ни попадя!

— А иногда что ни попадя попадается очень даже ничего, знаете?

— Знаю, но внешность бывает обманчива.

Бог знает, до чего бы мы дошли, но тут Бобсон пригласил нас войти, и перепалка временно закончилась.

Андрея увели на подиум, а мы с Анжелой расположились в креслах на затемненной половине комнаты. Мессерша наклонилась ко мне и страшным шепотом сказала:

— Женька, если он тебе так не нравится, можешь свалить по-тихому. Перед ним я извинюсь за тебя, а Вадику ничего не скажу.

— С чего ты взяла?

— Ну, вы ж почти в рожу друг другу вцепились!

— Спасибо за предложение, но Вадим Альбертыч дал мне поручение. Это моя работа, а любить этого собачьего доктора я не обязана.

На подиуме Андрей извинился и достал из кармана мобильник. Анжела пропела медовым голоском:

— Вообще-то правильно. Надо расти. Не все ж собачек выгуливать. Профессии надо учиться. Кстати, чисто по-женски… этого кобелька не замай. Он — мой.

— Анжел, а на земном шаре есть мужик, к которому ты НЕ испытываешь влечения?

— Есть. Вадик.

— С чего ты взяла, что этот ветеринар на тебя клюнет?

— Нет такого мужика, который не клюет на некоторые предложения.

— Он уезжает сегодня вечером.

— Ну, мало ли… Планы могут измениться. К тому же я ему понравилась, это сразу видно.

Ревность немедленно разгорелась в моей несчастной груди, и я процедила со всей доступной мне холодностью:

— Никогда не стоит смешивать работу и удовольствие. А уж заводить интрижки на рабочем месте…

— Интрижки! Бог ты мой, Семирукова, где ты набралась этих выражений? Читаешь романы на ночь? Слушай, а когда ты вообще последний раз трахалась?

Легкое покашливание, больше похожее на смешок, прервало нашу стычку. Андрей стоял перед нами и смотрел вроде бы на Анжелу… но я-то знала, что смотрит он на меня!

— Извините, что прерываю вашу дискуссию, дамы, но у меня немного корректируются планы на будущее. Позвонили с работы.

Анжела сверкнула неестественно ровными и белыми зубищами и светски промурлыкала:

— Надеюсь, все в порядке?

— О, ничего срочного. Просто хряк Василия Степаныча — это наш участковый — проглотил серебряную ложку. До завтра это вполне подождет, но уехать мне нужно именно сегодня.

Я вдруг разволновалась.

— А ему не больно?

— Ну, трудно сказать, вообще-то свиньи практически всеядны. Скажем так, больше всех переживает супруга Василия Степаныча, потому как ложка старинная.

Анжела сморщила безупречный носик и замахала рукой.

— Фу, только не рассказывайте, как вы собираетесь ее доставать. Давайте работать.

И они пошли работать, а я осталась сидеть в полутьме и страдать от вернувшейся головной боли, ревности и смущения.

Бобсон был по жизни зануда, а в своем деле гений. Впрочем, надо отдать должное и фотомодели — Андрей вел себя раскованно и совершенно естественно. Вообще, он менее всего походил на уроженца и жителя далекого поселка с дурацким названием Караул. Ни дать ни взять светский лев.

Между прочим, я по-прежнему ничего о нем не знала, так что интервью оказалось на руку. Я осторожно переползла ближе к подиуму и навострила ушки.

Анжела оказалась профессионалом. Интервью она брала изящно и ненавязчиво, вопросы задавала кратко и по делу, не перебивала, то и дело делала пометки в своем блокноте. Бобсон коршуном кружил вокруг них с Андреем, почти бесшумно щелкая затвором камеры. Он не очень любил постановочные кадры предпочитая снимать собеседников в процессе живой беседы.

Андрей хорошо рассказывал. Не выпендривался, не мычал. Я откровенно заслушалась.

— …Родился я в Москве, после школы немного повалял дурака, поиграл разную музыку и ушел в армию. После дембеля поступил в медицинский. На хирургию. Потом ординатура, работа на кафедре — все, как обычно. Все мне нравилось, получалось неплохо, я уже не только ассистировал, но и сам вел операции. Потом начались сильные боли в груди, вздохнуть не мог. Знаете, как бывает — сапожник без сапог. В общем, пять лет назад лег на обследование и выяснилось, что у меня довольно серьезный порок сердца. По молодости он меня не беспокоил, но у хирургов физически тяжелая работа и безумный график — вот я и сдал.

— И тогда вы решили уехать из большого города?

— Большого желания у меня не было, но коллеги-кардиологи настоятельно рекомендовали сменить обстановку. Семьи у меня нет, так что я просто собрал вещи и рванул в Караул.

— А почему именно в Караул?

— А почему нет? Мне был нужен свежий воздух — а в Карауле отродясь не было никаких вредных производств. Сельскохозяйственный район, окруженный лесами и озерами. Кроме того, там работал врачом мой однокашник, он меня и сманил. Полгода я набирался сил — а потом от скуки стал изучать ветеринарию. В принципе, мы ведь очень мало чем отличаемся от наших меньших собратьев.

— Вы любите животных?

— Я их уважаю. Они умеют терпеть безропотно, умеют благодарить, причем так трогательно, что иной раз слеза прошибает. В общем и целом, я не жалею, что сменил специальность.

— А как же ваш подвиг на пожаре? Ведь у вас больное сердце…

— Мне вреден продолжительный, затяжной стресс. Да и пожары у нас в Карауле не так уж часты, если честно.

— Расскажите о своей деревенской жизни.

— Уверяю вас, она начисто лишена опасных приключений и бурных потрясений. Обычная, размеренная, очень спокойная жизнь. Все друг друга знают, все друг с другом здороваются.

— Пять тысяч жителей?

— Ну, это в целом по областному центру Караул. В нашем селе народу поменьше.

— Значит, продолжительных стрессов вы больше не испытываете?

— Нет. Я вполне доволен. Кстати, именно поэтому я и не женат…

Общее хихиканье. Потом Бобсон выгнал Анжелу и начал изгаляться над Андреем по полной. Откуда-то явились пожарный шлем и комбинезон, серыми тенями замелькали костюмеры и гримеры — в подчинении у Бобсона находился целый штат затюканных и запуганных им до полусмерти сотрудников.

Анжела плюхнулась рядом со мной и простонала:

— Ой, не могу, я ему дала бы хоть сейчас.

— А он взял бы?

— Это мелко, Семиножкина. Только вот этот порок сердца… Не хотелось бы, чтобы он скончался в моей постели.

— До твоей постели вы не доберетесь. У него поезд вечером.