Екатерина Риз - Параллельно любви

— Нет.

— Честно?

— Честно!

Он рассмеялся.

— Это хорошо.

Мимо них прошла загорелая брюнетка в самом маленьком бикини, которое Марина когда-либо видела. Быстро посмотрела на них, а Алексей проводил её взглядом. Марина с интересом за ним наблюдала, а потом поинтересовалась:

— Куда ты смотришь?

— Куда? — тут же переполошился он. — Никуда, я читаю, — и уткнулся в книгу.

— А-а, — понимающе протянула Марина. — Лично я эту страницу дочитала уже минут десять назад, а ты всё читаешь?

Он как-то подозрительно хрюкнул, а Марина слегка стукнула его ладошкой по затылку. Лёшка громко рассмеялся, а она только головой покачала.

— Гад.

Он ещё раз хрюкнул и поинтересовался:

— Переворачивать?

— Переворачивай.

…Самая страшная беда всегда приходит оттуда, откуда её не ждёшь. Зная каждый свой недостаток и слабое место, пытаешься подготовиться к возможным проблемам, работаешь над собой, "соломку стелешь", надеясь предотвратить, а вот когда не знаешь, даже не подозреваешь и искренне считаешь, что с тобой-то подобного не случится, удар зачастую кажется особенно сокрушительным. Неведомая сила сбивает тебя с ног, и ты понимаешь, что даже не упал, а всё ещё летишь, бездумно машешь руками и вскоре сам начинаешь мечтать о падении. Чтобы упасть и разбиться. Чтобы всё закончилось наконец.

— Ничего страшного не случилось, — уговаривала её мама вначале. — Что ты так волнуешься? Думаешь, это так просто — ребёнка родить?

Марина кивала, как китайский болванчик, очень боясь, что в комнату зайдёт Алексей и увидит её в таком состоянии. Заметит безотчётный страх в её взгляде и судорожно сжатые руки. Кажется, она тогда уже всё поняла, знала, что всё плохо, не смотря на заверения врачей, и даже надеяться на лучшее боялась. Казалось, что пустоту внутри физически ощущает, как боль. Она расходится волнами, затрагивая каждую клеточку её тела. Ещё совсем недавно не ощущала её, а если и ощущала, она казалась ей понятной и легко устранимой, а теперь вдруг стала болезненной, от страха.

Тяжелее всего давались встречи с друзьями и знакомыми. Все вокруг смотрели с сочувствием, переглядывались украдкой, ободряюще улыбались, а Марина улыбалась в ответ, сцепив зубы. Играла с чужими детьми, с благодарностью принимала какие-то безумные и ненужные советы и с трудом выносила сочувствие. А ей ничего не нужно было, только в тишине и безмолвии дождаться хоть какого-то результата, поверить в то, что всё не зря. Жизнь словно остановилась. Врачи, больницы, очередное разочарование, нежелание видеть мужа, который в сотый раз будет говорить какие-то успокаивающие глупости, которые уже давно не спасают, а только злят. Никто не понимал, даже он, что не нужно её успокаивать, не нужно уговаривать, обещать что-то невозможное и неосуществимое, ей нужно было встряхнуться, а ещё лучше уснуть, а проснувшись, начать сначала. Почему-то после свадьбы Марина решила, что её жизнь изменилась, что она сама изменилась. Как в сказке про Золушку — появился принц, который полюбил и спас от прежней скучной и серой жизни, а когда после свадьбы, которой обычно все сказки и заканчиваются, любовь не исчезла в никуда, и счастье показалось таким полным, что описать его словами не всегда получалось, Марина поверила в то, что жизнь удалась, и нет такого горя, которое способно её сломать.

Она ошибалась. Как когда-то ошибалась даже в мелочах, веря в пустую справедливость, также и ошиблась в большом и важном. Слишком самоуверенна стала, за что и поплатилась.

Понадобилось полтора года, чтобы окончательно убедиться в том, что их мечта о ребёнке — представляешь, наш собственный ребёнок, только наш! — так и останется мечтой. Родители прятали глаза, Алексей, не переставая улыбался ей, а Марина думала. Уже не плакала давно, потому что занятие это зряшное и бесполезное, это уже давно стало понятно, и пыталась понять, что же её в дальнейшем ждёт. Что? Что?! Все мечты и планы на будущее были связаны с ребёнком. Всё было обговорено и продумано, а теперь они с Алексеем остались на пустом берегу, а вокруг кроме скал, ничего.

— Марин. Давай в отпуск съездим?

Она посмотрела на мужа.

— Ты хочешь в отпуск?

Алексей излишне воодушевлённо закивал.

— Да. Когда мы в последний раз были в отпуске?

— Давно… — согласилась Марина.

— Во-от! — Асадов улёгся рядом с ней, пристроив голову на её коленях, и сложил руки на животе. — На какой-нибудь остров. Хочешь?

— Хочу…

Он помолчал.

— А что ты ещё хочешь?

— Хочу, чтобы у тебя был сын. И чтобы ты вырастил из него футболиста…

…Марина глубоко вздохнула и часто заморгала, прогоняя слёзы. Чай остыл, а она даже глотка не сделала. Отодвинула от себя чашку и позвала официанта.

— Можно кофе?

" " "

— Маша, можно мне кофе? С коньяком.

— Хорошо, Алексей Григорьевич, сейчас сделаю.

Секретарша появилась в кабинете минут через пять, Алексей ждал её появления с нетерпением и совсем не из-за кофе. Кивком поблагодарил, сделал глоток, а затем намеренно равнодушным тоном поинтересовался:

— Маша, о дате, на которую назначено собрание акционеров, всех предупредили?

— Конечно, Алексей Григорьевич. — Это было сказано таким тоном, что Асадов застыдился своего недоверия к профессиональным качествам своей помощницы. Как только мысль такую допустил!..

Алексей помялся, но всё равно переспросил для собственного спокойствия.

— Точно всех?

— Алексей Григорьевич, я лично всех обзвонила!

— Это хорошо, — кивнул он. — Что всех. Все будут?

— Да.

— Отлично.

Кофе подозрительно быстро закончился, Алексей выхлебал его двумя глотками, и поморщился с досады. Подумал ещё попросить — и чтобы коньяка, коньяка побольше! — но Маша из кабинета уже вышла, а снова её дёргать по пустякам, Алексею показалось неловко. Отодвинул от себя пустую чашку и откинулся на стуле.

Значит, все будут…

Значит, придёт. Осталось всего каких-то шесть дней.

Идиотизм какой-то, разозлился вдруг на самого себя. Как пионеры, честное слово. Игры какие-то, прятки. Натура вот такая у Маринки. Как проблемы начинаются, она становится такой упрямой. Решит, как именно для всех лучше, и прёт к своей цели, к спокойствию и "правильному" будущему. Даже не замечает ничего вокруг, никого и ничего.

Конечно, Алексей чувствовал себя виноватым. Что образумить её не смог, что руку её из своей руки выпустил, чёрт возьми! Но она хотела, чтобы он ушёл, потому что так ей было проще смириться со своей судьбой, и он, в конце концов, сдался. Если бы кто-то хотя бы год назад сказал ему, что они разведутся, что он по собственной воле оставит её одну и уйдёт в другую жизнь, Алексей бы ни за что не поверил. Как не поверил бы и в то, что его жена, из цветущей, счастливой женщины, всего за несколько месяцев превратится в тень. Что будет шарахаться от него, смотреть дико, словно на чужого. А Асадов не знал, как с ней такой разговаривать. Что говорить? Что всё у них будет хорошо? Что этот приговор, который вынесли им врачи, который невозможно пережить, ничего не значит? Что им и вдвоём хорошо? Он не мог ей этого сказать, потому что это было бы такой ужасающей ложью, после которой не осталось бы совсем ничего. Потому что десяток "это ничего не значит", сотня "всё будет хорошо" и тысяча… да что там тысяча, миллион "люблю" не смогут перевесить одно "у нас будет вот такой мальчик, на тебя похожий, только не мечтай, что я потерплю разбитые коленки, ребёнка нужно беречь!".