Билли Грин - Последняя любовь миссис Галлахер

Она улыбнулась.

— Я говорила тебе, что упрямая. — Ее улыбка погасла, когда она протянула руку, погладив его лицо. — Мне жаль, что так все случилось. Но больше всего мне жаль, что мы не сможем уехать так скоро, как тебе хочется.

Его лицо исказилось, он отодвинулся от нее.

— О чем ты говоришь?

Она медленно опустила руки и смущенно посмотрела на него.

— Думаю, ты понимаешь, что я не смогу сейчас уехать, оставив больную дочь.

— Ты же сказала, что с ней и раньше такое случалось, — твердо сказал он. — Это серьезно?

— Нет, само по себе нет, — ответила она. В ее глазах он увидел боль и смятение. — Но Одри ведь беременна. Это состояние опасно для нее.

Когда Хелен подошла ближе к нему, он отошел в сторону, избегая ее взгляда.

— Том, — с тревогой произнесла она, — знаю, что мои дети немного испорчены, но они не совсем плохие и очень любят меня. Если мы дадим им немного времени, то, уверена, дети примут наш брак. И тогда я смогу уехать, ни о чем не беспокоясь.

Его тело содрогнулось от громкого, горького вздоха. Том медленно повернулся, чтобы заглянуть в ее лицо.

— Ты сказала, что только на чуть-чуть, — тихо произнес он. — А на самом деле это затянется на несколько недель. Но здесь, — Том коснулся своей груди кулаком, — оно чувствует, что меня отталкивают. Ты стояла перед выбором, и выбрала не меня. — Он взъерошил свои волосы, от разочарования вокруг рта появились глубокие морщины. — В одном я уверен наверняка. Если мы будем ждать удобного момента, черт возьми, то никогда не будем вместе. Если ты позволишь детям указывать, что тебе делать, этому не будет конца. — Том шумно вздохнул. — Я всегда буду помнить, что ты выбрала не меня.

Хелен не могла поверить своим ушам. Она никогда его таким не видела.

— Ты неблагоразумен, потому что не знаешь, что такое быть матерью. — Она махнула рукой в направлении гостиной. — Права я или нет, но они зависят от меня. Это не их вина. Моя. И поэтому я сама должна все исправить. — Хелен посмотрела на него, стараясь найти понимание в его глазах. — Неужели ты не видишь? Я в долгу перед ними.

Минуту Том молчал. Когда он заговорил, его слова звучали резко.

— И сколько времени это займет?

Хелен изо всех сил старалась оставаться спокойной. Никто и никогда еще с ней не разговаривал так.

— Сколько потребуется, столько я буду с детьми, — сказала Хелен, ее голос звенел от гнева.

Том коротко вздохнул и покачал головой.

— Я не сделаю этого, — шепотом проговорил он. — Не могу себе это позволить.

Сделав пару шагов от нее, он повернулся и угрюмо улыбнулся.

— Дети — это всего лишь предлог, не так ли? Я должен был предвидеть, что именно так все случится. Ты не была в восторге от жизни со мной. — Он болезненно повел плечами. — И если бы не твои дети, то было бы что-нибудь другое. С самого начала ты не впускала меня в свою жизнь.

Он направился к двери. Уже держась за ручку двери, произнес:

— Я и раньше чувствовал, что ты недостаточно любишь меня, чтобы поломать и оставить все это, но думать об этом не хотелось. — Он открыл дверь. — Ты сделала свой выбор. И не стоит затягивать все дальше.

И прежде чем Хелен сумела защитить себя, сказать ему, что он не прав, Том закрыл за собой дверь.

Почти через неделю Хелен сидела в гостиной, уставившись в журнал и ничего не видя в нем. Впервые в своей жизни она видела себя как еще один предмет мебели в комнате.

За последнюю неделю она очень изменилась: казалось, что от нее осталась только тень. Лицо было бледным, а под глазами были темные круги. На лице было написано, что она ужасно страдает.

Гари сидел в другом конце комнаты, перекинув ногу через подлокотник мягкого кресла. Он не поехал с друзьями во Флориду. Хелен чувствовала, что всю эту неделю сын внимательно рассматривает ее. Она не могла понять, что происходит в его голове, но не спрашивала ни о чем.

Одри, выглядевшая гораздо лучше, чем неделю назад, лежала на кушетке. Она не общалась с Чедом, а он даже и не пытался вернуть ее назад. Несмотря на все проблемы с мужем, на щеках ее появился румянец, благодаря снисходительным заботам Петти.

Когда Хелен безразлично обвела взглядом комнату, Одри начала нервно сдирать розовый лак с длинных ногтей.

Гари громко откашлялся и заерзал на стуле. Казалось, что им обоим было неловко, но Хелен чувствовала какое-то странное отчуждение, когда смотрела поверх голов своих детей в окно.

— Я не могу этого больше вынести!

С легким недоумением Хелен повернулась и увидела, что ее дочь стоит посередине комнаты. В глазах молодой женщины стояли слезы. Она нервно расхаживала по комнате.

— Нет больше сил видеть тебя такой несчастной! — Она ударила ногой по декоративной соломенной корзине, — Нет ничего удивительного в том, что Чед спит со всеми подряд. Кто может любить такую эгоистку?

Хелен надломлено рассмеялась. Ее дочь всегда имела склонность все драматизировать.

— Не суди себя слишком строго, — спокойно произнесла она. — Все беременные женщины — большие эгоистки. Это от их состояния.

Гари резко встал и подошел к окну.

— Мне бы тоже хотелось иметь такое оправдание, — грустно произнес он. — Но моему поведению нет оправдания.

Его спина была напряжена. Через минуту он повернулся лицом к матери.

— Я даже не знаю, как сказать. Мне бы так не хотелось говорить этого, — сказал сын, гримасничая, — но оно уже неделю сводит меня с ума, и я должен покончить с этим. Все равно, рано или поздно, ты об этом узнаешь.

— Ради всего святого, Гари! — раздраженно произнесла Одри, забыв от досады о своей вине. Она опустила свое раздутое тело на кушетку. — Если ты собираешься что-то сказать, так скажи. Ты ведешь себя так, как будто убил кого-то и спрятал тело в подвал.

— Но я хочу, чтобы все оставалось так, как было, — пробормотал он. — А правда состоит в том, что мне предложили работу в свободное от занятий время. Потом, мне дают хорошее место.

— Это прекрасно, Гари, — тихо сказала мать. — А почему ты не хотел говорить нам об этом?

Гари закрыл глаза, его мускулы напряглись, как будто он на что-то себя настраивал,

— Потому что эту работу мне предложили в Миннесоте, — наконец сказал он. — Поэтому мне придется переехать и… и я не смогу часто приезжать домой.

— Ты… ты — вошь! — подпрыгнула Одри. — Ты еще хуже, чем я. Ведь ты хотел, чтобы мама осталась дома, даже если тебя здесь не будет. Из всех бесчувственных…

— О, это ты умеешь, не так ли? Ты никогда лучше не играла! — Он мрачно улыбнулся, его глаза светились. — Это я, запомни, твой брат, кому так известно, как ты можешь падать в обмороки.

Одри бросила на мать нервный взгляд, но не увидев в ее глазах ни капли гнева, бросилась на диван и заплакала.