Элис Хоффман - Дитя фортуны

Но сейчас Рей отчаянно хотелось иметь подругу, женщину, которая сказала бы ей, что Лайла ошиблась. Но по здравому размышлению Рей пришла к выводу, что любая женщина сказала бы ей, что распухшие ноги и камень внизу живота — не что иное, как признаки беременности. Теперь задержка составляла четыре недели. Рей потеряла вкус к кофе. Однако больше всего ее страшила не сама перспектива беременности, а то, что придется рассказать обо всем Джессапу, который на дух не выносил детей. Он называл детей мелюзгой и частенько говорил, что сирот следовало бы сажать на плавучие льдины и отправлять в холодное синее море.

Как-то раз Рей чуть было не сказала Джессапу, что он будет отцом. Они тогда жили в Мэриленде, в квартире с садиком. Стоял жаркий сентябрь, и вокруг не было ни души — люди находились там, где работали кондиционеры. Это была их первая квартира, и Рей хотелось, чтобы все было, как полагается. Она научилась готовить — настоящий подвиг для нее, так как от матери она практически ничему не научилась. Каждый раз, когда Кэролин отправлялась на кухню, Рей разражалась слезами: один только вид матери, нарезающей лук или тянущейся к бутылке с оливковым маслом, выводил Рей из равновесия. С каким удивлением узнала бы теперь Кэролин, что ее дочь покупает свежую голубику, чтобы сварить из нее джем, сама выращивает томаты для супа гаспаччо и плавит шоколад, чтобы взбить из него мусс. Когда Джессап приходил с работы, стол был уже накрыт, свечи горели. Но сначала Рей приходилось ждать, когда Джессап приведет себя в порядок. Он работал в строительной компании и еще в какой-то местной школе, поэтому приходил домой, весь пропитанный красной пылью. Каждый вечер, пока Джессап отмокал в ванне, Рей смотрела, как постепенно оплывают свечи, и думала о девчонках из школы, с которыми приходилось встречаться Джессапу. Рей была уверена, что если когда-нибудь она его потеряет, то навсегда запрется в комнате с кондиционером и уже не выйдет оттуда. А то, что она теряет Джессапа, Рей чувствовала постоянно, даже когда из кожи вон лезла, чтобы ему угодить.

Однажды вечером она подала на обед эскалопы с молодой фасолью. Джессап взял вилку и принялся задумчиво возить ею по тарелке, словно не знал, что делать с едой. Он сильно загорел, работая на свежем воздухе, его голубые глаза сияли ярче обычного.

— Да-а, — произнес он, пытаясь поддеть на вилку фасолину, — тебе что, нравится вся эта возня?

Рей все утро потратила на то, чтобы найти хорошие эскалопы; в духовке доходил малиновый кекс.

— Я думала, ты любишь эскалопы, — робко сказала она.

— Я? — удивленно спросил Джессап. — Дая лучше гамбургер съем.

Джессап все-таки съел эскалоп, но Рей видела, что для этого ему пришлось сделать над собой усилие. И тогда она забросила поваренную книгу — в конце концов, зачем разбиваться в лепешку для того, кто не в состоянии отличить gato au chocolat от замороженного торта фирмы «Сара Ли». Однако, перестав готовить еду, Рей вскоре обнаружила, что ей нечего делать, кроме как смотреть на часы и ждать Джессапа. Каждый день, когда он возвращался с работы, Рей так этому радовалась, что, не дожидаясь, когда он примет ванну, тянула его на пол, где они занимались любовью, после чего Рей была вся вымазана красной грязью, которую притаскивал на себе Джессап. Потом он шел в ванную комнату, а она оставалась на кухне, не в силах понять, почему ей так одиноко, а когда ванна была готова и Джессап звал Рей к себе, она закрывала глаза и делала вид, что не слышит. Через какое-то время он, должно быть, решил, что ей просто нравится бывать одной, поскольку, как бы сильно он ее ни хотел, получив удовлетворение, Джессап оставлял ее одну, словно они были незнакомы.

Именно тогда Рей начала подозревать, что забеременела. Появились некоторые признаки: месячные приходили с опозданием, к тому же она поправилась на целых пять фунтов. Но самым поразительным было то, что Рей внезапно захотелось поговорить с матерью. Однажды, когда Джессап был на работе, Рей позвонила домой. Голос матери, которая сняла трубку, пронзил Рей насквозь. Сделав над собой усилие, она небрежно бросила:

— Это я. Мы живем в Мэриленде.

— Замечательно, — отозвалась Кэролин. — А отец меня уверял, что вы в Калифорнии. Он считает, что таких людей, как твой Джессап, непременно тянет на Западное побережье.

— Мама, — сказала Рей, словно со времени их последнего спора не прошел целый год, — я звоню тебе не для того, чтобы говорить о Джессапе.

— Я все пыталась понять, почему ты с ним сбежала, но не смогла, — ответила мать.

— Вот и не пытайся, — сказала Рей. — Тебе никогда этого не понять.

— Ты не могла бы позвонить отцу и сказать, что сожалеешь о том, что сделала? Скажи ему, что совершила ужасную ошибку.

— Но я не совершала никакой ошибки! — воскликнула Рей.

— Значит, возвращаться домой ты не собираешься? — спросила Кэролин.

— Не знаю, — честно призналась Рей.

— Впрочем, это не имеет значения, — заметила Кэролин. — Отец все равно не разрешит тебе вернуться, пока ты ему не докажешь, что изменилась в лучшую сторону.

— А ты с ним согласна? — спросила Рей, почувствовав, что ее бросает в жар.

Кэролин не ответила.

— Мама! — настаивала Рей. — Ты с ним согласна?

— Да, — ответила Кэролин, — согласна.

Возле дома послышался шум подъехавшего «олдсмобиля». Рей подошла с телефоном к окну и приподняла занавеску. Джессап уже вылез из машины и теперь снимал голубую хлопчатобумажную куртку.

— Мне нужно идти, — сказала Рей.

— Я еще не закончила, — возразила мать. — Ты что, не понимаешь?

Джессап был уже возле двери; постучал, но Рей не ответила, и он принялся шарить в кармане в поисках ключа.

— Я позвонила тебе, чтобы сказать, что со мной все в порядке.

Но еще никогда в жизни Рей не было так одиноко. Сейчас войдет Джессап и, если узнает, что она говорила с Бостоном, устроит ей сцену. Скорее всего, он предложит ей сесть в автобус и катиться в свой Бостон, если уж ей так здесь надоело. Рей знала, что сделать этого она не сможет: в ее бывшей комнате наверняка сменили мебель, да и замки на дверях тоже поменяли.

— Ты мне только за этим позвонила? — тихо спросила Кэролин, словно надеялась, что сейчас Рей скажет, как скучает но ней.

— Мне правда нужно идти, — ответила Рей, повесила трубку и побежала открывать Джессапу дверь.

В ту ночь она не могла уснуть. Она сидела в столовой, не включая свет, держа телефон на коленях. Она набрала код Бостона, затем номер справочной метеосводок. В Бостоне было гораздо холоднее — всего четыре градуса, — к утру иней покроет газоны и капустные грядки в огородах позади домов. По ночам, когда Рей не спалось, она просила Джессапа обнять ее, что он и делал. Он даже мог посидеть с ней и посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору, если бывал в хорошем настроении. Однако в тот день Рей хотелось видеть только одного человека — свою мать. Закрыв глаза, она ощущала запах ее духов, чувствовала, как холодны подоконники в ее спальне на третьем этаже, когда в небе сияет полная луна, а на стекле образуется паутинка инея.