Елена Колина - Про меня

Может быть, мне не актрисой быть, а режиссером? Режиссер – это власть, умение держать в руках все нити. Показатель доминирования у меня высокий. Я держу в руках все нити в нашей семье, например, с Викой и профессором. Я режиссер жизни.

…Воспитание тоже важно для профессии. Вокруг меня всегда были интересные люди.

В общем, будущее стоит передо мной как чемодан на перроне, подними и неси… Но нужно взять СВОЙ чемодан.

Вторник, дружба с Эликом, десять минут у памятника Екатерине.

– Засмейся, – попросила я.

– Зачем тебе? Я не умею… а моя мама громко смеется, – сказал Элик, – зачем тебе?

Я проверяю характеры по смеху.

Достоевский считал, что ключ к характеру – это смех, «хорошо смеется человек – значит, хороший человек». Санечка смеется негромко и открыто, прищуривает глаза, это говорит о незаурядном уме.

– У меня задание – наблюдение за одной противной теткой. Она все время улыбается.

Элла занималась с преподавателем из театрального. Он научил ее улыбаться за 200 долларов. Для телевидения. Преподаватель из театрального давал ей домашнее задание репетировать перед зеркалом специальную улыбку для ток-шоу – понимающую, сочувственную, озабоченную. Элла улыбается своей понимающей улыбкой, приподнимая уголок рта. Когда человек при улыбке приподнимает уголок рта, это говорит о его хитрости и что он неисправимый лгун. Если за двести долларов Элла научилась улыбаться как хитрый неисправимый лгун, как же она улыбалась раньше?

– Она улыбается и никогда не смеется. Никогда не смеется до слез, не хихикает, не фыркает от смеха, не давится смехом. Не хмыкает, знаешь, так, тихонечко хмыкнуть перед тем, как громко засмеяться, – сказала я.

– Может, ей не смешно? У нее нет чувства юмора. Чувство юмора единственное, что отличает человека от животного.

Малышка Элик прав. Над чем Элле смеяться? Ей ничего не смешно, она не знает, что смешное рассеяно в воздухе. Значит, она не человек!!! Элла не человек, Элла не человек, Элла швабра!

– А кто она тебе?

– Никто, просто лабораторная крыса.

– Если она тебе никто, зачем ты тратишь на нее время? Древние римляне говорили, надо изучать врага.

Я не могу говорить о нашей частной жизни. Нельзя сказать – включи телевизор, малыш, и ты увидишь любовницу моего отца, она швабра.

Она мой враг, она все время говорит: «Вы все ненормальные», «У Саши ненормальные отношения с этой вашей Викой», «У Саши ненормальная ситуация с этой вашей Катей», «Это ненормально для ребенка все время торчать со взрослыми». На все, что ей нравится, она говорит «нормально».

На все, что она не понимает, говорит «ненормально» или «странно». Ее «странно» звучит как «отменить».

– У меня еще один тест для тебя, – сказала я, – быстро скажи, как на латыни «Я знаю, что я ничего не знаю»!

– Scio me nihil scire. Зачем тебе?

– Хочу написать крупными буквами и повесить на холодильнике.

Хочу повесить на холодильнике и показывать Элле при каждом удобном случае.

Сократ сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю». Чем больше знаний у человека, тем лучше он понимает, что его знания незначительные. Швабре Элле так же чужда эта идея философской скромности, как нашей лицейской кошке Муре, даже меньше! Мура тоже считает, что много знает, но хотя бы не говорит: «Напомни мне, что это».

Когда при Элле упоминают какого-нибудь писателя, художника, оперу, пьесу, картину, она напрягается и говорит Санечке: «Напомни мне, что это». Нет, человек не обязан все знать, как Санечка, даже если этот человек знаменитая писательница любовных романов!.. Но почему просто не сказать: «Я не знаю», как Катька? Или не промолчать, а потом потихоньку посмотреть в Интернете, как Катька? Элла считает, что все знает, и все время – прыг в галошу!

Элла не знает ни-че-го! Она как зубрилка-отличница, а что в школе не проходили – она не знает. Не знает, что Дега рисовал балерин, а у Шагала на каждой картине притаился козлик, что сестер Бронте было три, что Айрис Мердок писательница, а не писатель, не знает, что такое дискурс, – ничего, что ВСЕ знают! У Эллы нет культурного слоя! Как будто у нее под вечерним платьем дырявый халат.

Это объективно.

Вторая встреча Катьки с новым режиссером была не свиданием.

Оказалось, что и первая встреча была не свиданием. Все это, роман с Катькиным портретом, странный разговор в кафе, все это не роман, а – роль!..

Катька верила и не верила, была как будто немного не в себе.

Сидела, смотрела в одну точку. Вдруг вскочила, сказала решительно – нет, это не моя роль!

Села, опять уставилась в одну точку, нервно кусала губы. Вдруг вскочила, сказала решительно – нет, это моя роль!

– Но какая роль, какая?!

– Маша.

– Маша?!..

Роль Маши самая интересная из сестер, недаром в первой постановке Машу играла Книппер-Чехова, а Вершинина играл Станиславский. Роль Маши – главная.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!..

– Он сказал, что специально разозлил меня тогда в кафе. Оказалось, что ему это и надо. У него такая Маша – робкая во внешних проявлениях, с виноватым выражением лица, но с внутренней силой и страстью. Разговор в кафе кажется странным, но на самом деле нет. Это очень рискованное решение дать мне Машу, он должен был понять, есть ли у меня энергетика или я обаятельная, но вялая.

Режиссер сказал, что она не заштампованная, что у нее индивидуальность, что она – это чувственность и благородство, что она актриса без героини, что она ничего не требует, просто любит…

Я сама немного запуталась, кто «она», где Маша, а где Катька.

– Кто чувственность и благородство, ты?

– Да. Это я, – гордо сказала Катька, – то есть нет, не я. Маша!

И вдруг смутилась:

– Нет, ну какая Маша, не может быть… А может быть, он еще и не предложил, просто мне кажется? Он со мной говорил, но ведь Ленка ходила, просила Машу…

И тут же сказала, округлив глаза – невероятно – Маша!!! Это же просто счастье – Маша!

Значит, Катька и не мечтает о ролях?! Значит, ее призвание быть счастливой неудавшейся актрисой?! Я глупая наивная дура! Ничего не понимаю в людях, даже в Катьке, а воображаю себя режиссером жизни… Вика сказала бы – тоже мне, режис-сер!

Режиссер решил провести с Катькой пробу, как в кино. Обычно в театре этого не делают, но Катька – неиграющая актриса, поэтому проба.

При слове «проба» Катька превратилась в креветку, как я в кабинете врача, – прилегла на кушетку, распустилась, опала и отупела лицом.

– Катька, наш спектакль – твой последний шанс, – говорит Вика.

Вика говорит «наш спектакль», «наш Чехов», «наши "Три сестры"». Уверена, что скандал в суши-баре повлиял на Санечкино решение, не будь скандала, он не пригласил бы молодого режиссера, а тот не предложил бы Катьке роль. Вика считает, что она благодетель театра, русской культуры, молодого режиссера, Чехова и Катькин.