Сандра Мэй - Девушка из провинции

Он рассказывал ей сказки и читал стихи, даже пел шепотом полузабытую колыбельную, которой двадцать восемь лет назад убаюкивал своего младшего братишку Клиффа…

Айрин заснула тихо и незаметно, крепко — на лбу выступила испарина, как у маленьких детей, — но руку его не выпустила, и Дик так и спал: сидя у ее кровати.

Утром он осторожно высвободил руку, поцеловал Айрин в лоб и ушел на работу. Весь день думал о ней, вспоминал ее вчерашний ужас, ее истерику, ее обморок — и хмурился озабоченно. Потом вспоминал ее обнаженное тело, красивой формы налившуюся грудь с маленькими сосками, уже чуть округлившийся живот — и хмурился еще сильнее.

Дик Хоук готов был умереть за счастье этой женщины и ее ребенка.

Если Дик Хоук и полагал, что Джефф Райз не осмелится причинить Айрин вред, то сама Айрин убедилась в обратном буквально через несколько дней.

Во-первых, ее впервые в жизни отчитали за прогул — на следующий день после посещения квартиры Райза она чувствовала себя все еще слабой и на работу не пошла.

Во-вторых, через пять дней ее уволили.

Приказ о сокращении и слиянии штатов вышел утром, а уже после обеда Айрин вызвали к самому главному начальству и довольно холодно сообщили, что в ее услугах фирма больше не нуждается. В кабинете сидело аж три юриста, и Айрин поняла, что ее секрет перестал быть таковым. Поэтому она просто кивнула и спокойно попрощалась. Видимо, такое самообладание произвело впечатление на шефа, потому что при расчете она получила все-таки вдвое больше денег, чем полагалось по закону. Вторая часть суммы лежала в запечатанном конверте без всяких опознавательных знаков, но именно такими, голубоватой мраморной бумаги конвертами пользовался обычно шеф.

Потрясенные и рассерженные подруги наперебой сочувствовали, помогали собираться, сдавать дела, а Айрин ничего не чувствовала. Ни горечи, ни разочарования.

Кошмарный визит к Райзу вымотал ее сильнее, чем мог предположить даже опытный врач Дик Хоук. Айрин впала в самую настоящую депрессию. К тому же с каждым днем беременности гормональная перестройка в ее организме проявлялась все более причудливо.

Помимо слишком резких запахов стали раздражать яркие цвета, прикосновение к шелку и бархату, вкус шоколада. Айрин стала панически бояться ушибов и ссадин, пустяковый порез на пальце мог вызвать у нее истерику или обморок, при малейшем физическом напряжении кружилась голова…

Дик заподозрил, что это связано с давлением — но все показатели у Айрин были не просто в норме, они были идеальны. Она прибавляла в весе ровно столько, сколько было нужно, у нее было стабильное давление и немыслимой чистоты анализы. Одним словом, Айрин Вулф была совершенно здорова — и в то же время еле держалась на ногах.

Когда выпал снег, Дик перевез ее в новую квартиру. С прежним своим жильем Айрин рассталась без сожаления. Новая квартира была не очень большой, но удобной и светлой, а находилась на пятнадцатом этаже, и воздух, вливавшийся в окна, почти не пах бензином.

Дик проводил у нее почти все свободное время. Обустраивал для нее быт, ездил с ней по магазинам, гулял в парке. В клинике, по счастью, работы было не очень много, пик рождений приходился традиционно на февраль-апрель, но в какой-то момент Айрин словно опомнилась от своей спячки и увидела, как похудел и без того худой доктор Хоук, какие тени залегли у него под глазами. И однажды вечером, точно так же, как восемь лет назад его младшему брату, она сказала:

— Перебирайся ко мне, Дик. До клиники здесь ближе, а одна я жить все равно боюсь. Кроватку я поставлю у себя, а в детской живи ты.

И они стали жить вместе. Не семья, не любовники — просто два человека, которые не могут друг без друга.

Айрин понемногу отходила, возвращалась в свое нормальное состояние. Ничто и никто не тревожили ее за последние два месяца, и воспоминание о черноволосой женщине с глазами змеи постепенно стиралось, таяло в дымке, как некогда растаял призрак Аллентауна и воспоминания о безрадостном одиноком детстве.

Айрин снова начала тихонько петь, разговаривать со своим ребенком, улыбаться своим тайным, неведомым мыслям. Дик научил ее правильно слушать, как двигается в животе ребенок, и этому занятию Айрин могла предаваться часами. Она точно знала, когда тот спит, когда бодрствует, когда его что-то беспокоит или, наоборот, радует.

Она решительно настояла на том, чтобы повесить плотные шторы на одном из кухонных окон. Дик пробовал возразить — мол, здесь видно рассвет, но Айрин была непреклонна. Дик украдкой рассматривал пейзаж за окном и недоуменно пожимал плечами: ничего здесь такого не было, только по ночам ослепительной рождественской елкой гигантских размеров возносился в темное небо «Элизиум»…

Неприятности начались в среду. Самая большая из них заключалась в том, что Дик улетел на медицинский конгресс в Торонто и должен был вернуться только через неделю. Айрин уже достаточно пришла в себя, чтобы не устраивать по этому поводу истерики, но Дика провожала с тяжелым сердцем.

Потом, когда она решила воспользоваться тем, что выбралась из дома, и заехать в магазины, подвел «мерседес». Когда она парковалась у обочины, по заднему левому крылу со скрежетом «чиркнул» какой-то джип с тонированными стеклами, а едва на перекрестке зажегся зеленый свет, взревел мотором и умчался прочь. Айрин сердито посмотрела вслед нахалу и со вздохом выбралась из машины, посмотреть на вмятину.

Она заметила машину боковым зрением и метнулась к тротуару, едва не споткнувшись о бордюр. Темно-синий «порше», и тоже с тонированными стеклами, на огромной скорости прошел впритирку к ее машине. Если бы Айрин замешкалась хоть на секунду…

В животе появился хорошо знакомый холодок. Айрин тупо смотрела перед собой и словно мантру твердила фразу: «Это просто случайность. Это случайность. Обычное совпадение. Случайность».

В голове прозвучал ехидный и сердитый голос.

«Ага. Случайность. В центре Филадельфии, в час пик находится беспечный ездок, который не прочь размазать по капоту парочку зазевавшихся пешеходов. У него скорость была под двести — где он ухитрился до нее разогнаться?»

Айрин задумалась. О машинах и двигателях она знала почти все.

Разогнаться до скорости двести миль в час на такой загруженной улице в центре города — нереально. У лихача не было ни единого шанса. Другое дело — форсированный двигатель. Гоночные, скажем, болиды делают такую скорость едва ли не с места. Вопрос: зачем водителю «порше» с форсированным двигателем разгоняться именно перед перекрестком, да еще в такой опасной близости от хорошо видимого, яркого и блестящего «мерса» Айрин?