Лорен Оливер - Delirium/Делириум

Делириум, делирий (от лат. delirium безумие, помешательство) — галлюцинаторное помрачение сознания с преобладанием истинных зрительных галлюцинаций, зрительных иллюзий, образного бреда, двигательного возбуждения при сохранности самосознания.

Шестьдесят четыре года назад президент Консорциума дал определение любви как заразной болезни. Потом учёные разработали Исцеление, а сорок три года назад довели его до совершенства. Вся моя родня уже прошла через Процедуру. Старшая сестра Рейчел — девять лет назад. Теперь она полностью здорова и свободна от любви. Это такой долгий срок, что, по её утверждениям, она даже не помнит симптомов. Через девяносто пять дней подойдёт черёд и для меня — 3 сентября, в мой день рождения.

Многие боятся Процедуры. А некоторые даже сопротивляются. Но я не из таких, я жду её с нетерпением. Будь моя воля — отправилась бы уже завтра. Но надо, чтобы тебе исполнилось восемнадцать, а иногда необходим и более долгий срок — вот тогда успех гарантирован. Не то Процедура может пойти вкривь и вкось: случались и мозговые травмы, и частичные параличи, наступала слепота, а то и ещё что похуже.

Мне как-то не нравится сознавать, что моя кровь отравлена. Честное слово, иногда даже кажется, будто я чувствую, как она струится по моим венам — дурная, испорченная, словно прогорклое молоко. В такие моменты я чувствую себя нечистой. Перед глазами так и встают жутковатые картинки детских истерических припадков. Или вспоминаются люди, не желающие лечиться. Вижу одержимых болезнью девушек: они скребут ногтями асфальт, рвут на себе волосы, а из оскаленных ртов капает слюна.

И конечно же, на ум приходит моя мать.

После Процедуры я буду вечно спокойна и счастлива. В безопасности. Так говорят все — учёные, моя сестра и тётушка Кэрол. Сначала пройду через Процедуру, а потом мне подыщут пару — аттестаторы найдут подходящего парня. Через несколько лет мы поженимся. С недавнего времени мне даже начала сниться моя свадьба: я стою под белым балдахином с цветами в волосах. Держу чью-то руку, но когда поворачиваюсь, чтобы взглянуть на стоящего рядом, его лицо смазывается, словно в потерявшей фокус камере, и я не могу разглядеть его черт. Но его руки холодны и тверды, а сердце в моей груди бьётся ровно и спокойно. Во сне я точно знаю — так оно будет биться всегда, в одном и том же ритме; не будет прыгать, не будет нестись галопом, не будет замирать; лишь ровное «тук... тук... тук...» — и так пока я не умру...

...В безопасности и не зная боли.

Но так хорошо было не всегда. В школе нас учили, что в старые времена, в тёмные дни, люди не сознавали, что любовь — это страшная, смертельная болезнь. Очень-очень долго она считалась чем-то прекрасным, о ней мечтали и её приход принимали с восторгом. В том-то и дело! Тем-то она и опасна. «Болезнь влияет на твой мозг, так что ты не можешь ясно мыслить и не в состоянии принимать разумные решения ради собственного блага» — таков симптом №12 из перечня под рубрикой amor deliria nervosa, в книге «Трактат о Социальной Справедливости и Стабильности», иначе называемой «Книга Тссс» , издание двенадцатое. Люди выдумывали разные другие болезни: стресс, сердечная недостаточность, синдром тревоги, депрессия, переутомление, бессонница и т.д. — не подозревая, что большинство этих симптомов легко прослеживается к их основному источнику — amor deliria nervosa.

Конечно, пока ещё здесь, в Соединённых Штатах, deliria не изжита полностью. И до того времени, когда Процедура станет совсем безопасной даже для тех, кому ещё нет восемнадцати, мы не можем считать себя полностью защищёнными. Невидимая напасть подкрадывается к нам, душит своими тонкими всепроникающими щупальцами. Я множество раз видела, как Неисцелённых тащат на Процедуру насильно. Эти люди так одержимы, так порабощены любовью, что готовы выцарапать собственные глаза или распять себя на ограде из колючей проволоки, окружающей лаборатории, только бы не расставаться со своей болезнью.

Несколько лет назад с одной девицей в день её Процедуры случилось страшное. Она умудрилась освободиться от стягивающих её пут и пробралась на крышу лаборатории. Оттуда она молча, не издав ни крика, бросилась вниз. Потом в течение нескольких дней по телевизору всё время показывали её лицо, чтобы мы не забывали об опасностях deliria. Глаза открыты, шея свёрнута под неестественным углом. Но её щека так мирно покоилась на асфальте, что можно было подумать — девица просто пристроилась поспать посреди двора. Крови вытекло на удивление мало — только одна тоненькая тёмная струйка в уголке рта.

Всего девяносто пять дней — и я избавлюсь от этого ужаса. Конечно, я волнуюсь. А вдруг будет очень больно? Скорее бы уже всё осталось позади. Терпения не хватает ждать. Ну как же, скажите, тут не нервничать — ведь я подвержена страшной болезни, хотя она меня ещё и не коснулась?

Вот я и беспокоюсь. Говорят, в старину любовь доводила людей до безумия. Жуть какая-то. В Книге Тссс тоже рассказывается множество историй о тех, кто, утратив свою любовь, умер, не перенеся потери. От мысли об этом кровь в жилах стынет.

Любовь — самая смертоносная из всех смертоносных сущностей. Она убивает в любом случае — и тогда, когда она у тебя есть, и тогда, когда её нет.

Запах апельсинов всегда напоминает мне о похоронах. Именно от этого запаха я и просыпаюсь утром в день моей Аттестации. Бросаю взгляд на будильник — шесть часов.

Серый, бледный свет. Солнце пока ещё несмело бросает свои неяркие лучи на стены спальни, которую я делю с двумя дочерьми моей двоюродной сестры Марсии. Грейс, младшая, уже сидит на своей кровати, полностью одетая и не сводит с меня глаз. В руке у неё — неочищенный апельсин, и она пытается грызть его своими мелкими молочными зубками, как яблоко. Мой желудок завязывается в узелок. Приходится закрыть глаза, лишь бы избавиться от воспоминаний о жарком, колючем платье, которое на меня напялили, когда умерла моя мать, о тихом журчании голосов, о большой, грубой руке, протягивающей мне апельсин: мол, займись им и не вздумай реветь. За время похорон я съела четыре штуки, долька за долькой, а когда осталась лишь кучка оранжевых корок, принялась и за них. Горький вкус отвлекал меня — так легче было справиться с рвущимся наружу плачем.