Арина Ларина - Сказка для взрослых девушек

– А как же мы? Я же работаю…

– Если о ребенке беспокоишься, то приплачивай соседке, она его и накормит, и проследит за ним, – одарила она напоследок умным советом своего замотанного жизнью работодателя.

– Галка, я сама не поняла, как так получилось. Я, конечно, не права. Абсолютно. Это временное помутнение на почве физиологии. – Скачкова виновато оправдывалась, пряча одуревший от счастья взгляд. – Но Федька умеет голову задурить: наобещал с три короба. Как эти, банда гипнотизеров, которые кассирам головы морочили и деньги тырили. Так и я.

Наташка томительно ждала поддержки от подруги. Все ее разглагольствования о независимости превратились в пыль под натиском Федора, словно яичная скорлупа, имевшая неосторожность валяться на слоновьей тропе. И теперь Скачковой требовалось опровержение не оправдавших себя теорий и подтверждение ее правоты в исполнении Галочки. Наталья страстно желала быть счастливой, сохранив независимость.

Ничего опровергать Галя не стала, молча обняв тараторившую, как взбесившаяся сорока, подругу и ощутив острую тоску по своему несостоявшемуся счастью. Жизнь кипела, точно горная река, увлекая окружающих в водовороты, разбрасывая и сталкивая, разбрызгивая редкие радости и туманом зависая у водопадов, разбивавших о камни надежду. И лишь одна Галя стояла посреди этой реки, будто валун, мимо которого проносилось время, не принося ничего нового.

– Ничего, Галка, все еще у тебя будет, – уверенно заявила Наталья. – Не кисни!

– Конечно, – равнодушно поддакнула Галя. Ей не хотелось, чтобы Наталья стыдилась своей радости, словно приглашенный на поминки гость, у которого день рождения.

– Надо верить, – строго напутствовала ее Скачкова, убегая к своему остепенившемуся Федьке.

Галя покорно кивала, вместо веры ощущая пустоту, наполненную слезами и отчаянием.

Когда Галочка, переждав каникулы, впервые пришла в квартиру Боровых, у нее создалось ощущение, что именно таким неприбранным и затрапезным должно быть жилище холостяка. Женского присутствия не угадывалось, хотя по журналу за Юрой Боровым помимо папы числилась и мама. Спрашивать ребенка она постеснялась, решив уточнить подробности о семейных обстоятельствах своего ученика у его отца.

Юра был активен и откровенно чему-то радовался. Интуиция подсказывала Галине, что радуется он не предстоящему занятию.

– Чего развеселился? – Она хотела спросить строго, чтобы настроить Юру на урок, но из-за пыли, покрывавшей письменный стол, чихнула, и получилось настолько несерьезно, что оба расхохотались.

– У нас тетка жила, я боялся, что она насовсем останется, а она ушла на прошлой неделе! – сквозь смех сообщил Юра, вогнав в краску Галочку, ненароком посвященную в перипетии личной жизни его отца.

Юра сообразил, что сболтнул лишнего, и замолчал.

– Знаешь что, – неожиданно для себя разошлась Галина, на которую опять «накатило», и вспомнились Наташкины слова про ранний климакс, – а давай я тут у вас приберусь, а ты пока попробуешь сам сделать математику!

Сразу придавила трусливая мысль, что ни мама, ни Наталья ее действия ни при каких обстоятельствах не одобрили бы. Но отступать было поздно, и она двинулась в кухню.

На улице стемнело. Уроки Юра сделал быстро, и Галочка вдруг спохватилась, что уже поздно, а ребенок не ел, да и отца его все еще не было. Холодильник встретил ее неприветливым видом полупустых полок и запахом погибавших без внимания продуктов. Ничего похожего на ужин там не наблюдалось.

– А папа тебе не говорил, когда придет? – спросила Галочка.

– Ночью. Да вы не волнуйтесь, я бутерброд съем. Какой-нибудь. И вообще, у меня сухарики есть!

У Гали не было детей, но даже ее опыта хватало, чтобы понять: родитель относится к воспитанию сына безответственно. Вероятно, отец пил вследствие какой-то семейной драмы, а может, даже и трагедии, и поэтому Юра стал хуже учиться и вести себя иначе, чем раньше.

– Так-с, сейчас разберемся. Бутерброд, говоришь?

Она поворошила полиэтиленовые пакеты с просматривающимися в них остатками, а, судя по запаху, скорее останками колбасных попок.

– Юра, похоже, бутерброд отменяется.

– Тогда я яичницу пожарю. Вы не волнуйтесь, идите.

– Не надо меня выпроваживать, – улыбнулась Галочка. – Уроки ты все равно уже сделал, так что вреда от меня никакого уже не будет. А детям спички брать нельзя!

– Да? – изумился Юра. – А я взрослый! И как я без спичек еду греть стану? Микроволновка сломалась, тостер я на прошлой неделе сжег. Осталась только плита.

Логика мальчика поставила ее в тупик. Галя знала, что спички детям давать нельзя, но до какого возраста, ей было неизвестно. В любом случае, допустить, чтобы Юра сам включал плиту и брал в руки горячую сковороду, она не могла. Хотя, конечно, вряд ли мальчишка отважился бы на столь сложные действия. Скорее всего ограничился бы сухариками.

– О, сегодня боевик! Вы идите домой, а то не успеете, – льстиво попробовал он избавиться от Галиного общества.

Заглянув в программу, Галочка ахнула: Юра собирался смотреть фильм, который начинался почти в полночь. Вероятно, пока его отец занимался неизвестно чем, мальчик был предоставлен самому себе и смотрел все подряд до утра. Ясно, почему ребенок сидел на уроках как совенок и ничего не соображал! Она как педагог со стажем не могла допустить подобного.

– Как же твой папа не боится оставлять тебя одного? – Подтекст, который Галя вкладывала в вопрос, был иным: как не стыдно этому кобелю шляться неизвестно где, когда дома ждет ребенок. Галочку распирало от эмоций, и ей просто необходимо было высказаться.

– Папа деньги зарабатывает, – насупился Юра. – Чтобы нам с голодухи не загнуться.

Видимо, в последней части выступления мальчик цитировал родителя. Галя тихо осела на табурет и сглотнула горький ком в горле.

Пришедший поздно ночью Андрей сначала споткнулся у входа о незнакомые женские сапоги, а потом обнаружил в гостиной на диване классную руководительницу своего сына, которая сладко спала, накрывшись старым пледом.

Утро было пронзительно солнечным и прозрачным. Оно просочилось в сумрачную комнату сквозь тонкий тюль и первыми несмелыми лучами осеннего солнца пробежалось по улыбавшейся во сне женщине, лежавшей на узком диване, и плотному мужчине, спящему в неудобной позе в кресле. Он так и не смог уйти вчера, вглядываясь в каждую черточку лица и задыхаясь от почти детского восторга.

Не было объяснений и ощущения неловкости от нелогичности происходящего, а было лишь ясное утро и сгустившийся от непроизнесенных слов воздух. Иногда настоящее чувство настолько далеко от идеала и придуманного в старые времена шаблона, что его можно не заметить в ворохе повседневных эмоций и проблем. Две одинокие души, неожиданно столкнувшись в будничной круговерти, потянулись друг к другу, отбросив условности и забыв о прошлом. Так пожелтевшие листья обретают вторую жизнь и летят на крыльях ветра, оторвавшись от оголившихся в преддверии зимы сухих ветвей. Не было воздушного и трогательного периода узнавания, нежной влюбленности, ярких вспышек страсти. Только безграничное счастье, не имевшее ничего общего с устоявшимися канонами зарождающейся между двумя сердцами любви. Оно обрушилось внезапно на две хрупкие судьбы, переплетя их в тугую и прочную нить. Счастье, которого не могло не быть, но оно рано или поздно, совершая свой вояж по линиям судьбы, придет ко всем тем, кто устал его ждать.