Инид Джохансон - С тобой навсегда

Подавив тяжелый вздох, Клодия уставилась на свое отражение в зеркале. Осунувшаяся, измученная заботами женщина средних лет. Какие уж тут двадцать четыре!

Пожав плечами — ну и ладно, что есть, то есть, — она взяла сумочку из верхнего ящика и аккуратно положила в нее фотографию.

Да, выгляжу я словно после тяжелой болезни. А, собственно говоря, какая разница? Ни я, ни мой вид Брента не интересуют. Даже шесть лет назад я не представляла для него интереса. Только разве как наследница «Фартингс-Холла», и все.

Да мне и не нужно его внимание. Уже не нужно, поправила себя Клодия. Теперь я отнюдь не та глупая девчонка, которая наивно полагала, что мир населен ангелами. Теперь я хорошо знаю, что почем, и готова встретиться с реальностью лицом к лицу, может даже спокойно позавтракать с этим негодяем.

Во имя спасения своего отца и своего ребенка я все вытерплю и буду стоять насмерть, чтобы получить хорошую цену за свое последнее достояние.

Брент, казалось, витал мыслями где-то далеко. Да и у Клодии деловой настрой исчез, когда она осознала, куда они подъехали.

«Единорог» — мифическое чудовище. На редкость подходящее название, потому что именно здесь Брент сказал ей когда-то о своей любви. Как оказалось, мифической любви, с горечью подумала Клодия, увидев в боковое стекло роскошного «ягуара» небольшой сложенный из белого камня паб.

— Помнишь? — спросил Брент, вытаскивая ключ из зажигания.

Клодия бросила на него недоуменный взгляд.

— А что я должна помнить? — И вышла из машины.

Хорошо бы и вправду забыть этот маленький паб, приткнувшийся на краю лесной поляны в стороне от дорог. С того времени Клодия ни разу не была здесь, но памятью часто возвращалась в эти места. Однако сейчас она не доставит Бренту удовольствия и ничем не выдаст своих мыслей. Пусть считает, что она и думать обо всем забыла.

Однажды, когда сумерки только-только начали опускаться на землю, он привез ее сюда на мопеде. Денег у них было мало — еле-еле наскребли на стакан сидра каждому и один большой вкусно пахнущий корицей кусок пирога, который поделили по-братски.

Съев пирог, они вышли на улицу, уселись на скамейку, предназначенную для туристов, и стали неторопливо попивать сидр. Затем Брент медленно и нежно провел пальцем по ее влажным губам. Взгляд у него был тяжелый, а голос низкий и теплый. Такой теплый...

— Я люблю тебя, Клодия. Я хочу тебя. Все время хочу. Теперь ты об этом знаешь.

Взгляд Брента остановился на ее губах, и Клодия поняла, что он сейчас ее поцелует.

— У тебя еще есть остаток лета, чтобы привыкнуть к тому, что я тебя люблю.

А ей был не нужен остаток лета, чтобы привыкнуть к этому. Она уже любила его, любила с того мгновения, когда замер жаркий летний воздух и оборвавшееся сердце бухнуло: он! А потому, услышав, что Брент любит и хочет ее, Клодия молча подняла на него счастливый взор.

Конечно, Брент касался ее и раньше: то легонько проводил рукой по бедру, то целовал в щеку — совсем невинно, то гладил груди — очень-очень осторожно, как будто сомневаясь в себе или в ней, а у Клодии прерывалось дыхание от чудесного ощущения, от того, что происходило с ее телом. Но когда Брент сказал о своей любви, она поняла: этих ощущений будет теперь мало, теперь она тоже захочет поведать ему о своей любви, а значит... И у Клодии опять оборвалось сердце.

Больше они об этом не говорили. Однако по дороге в «Фартингс-Холл» Брент крепко прижимал ее к себе, и Клодию переполняло восторженное, светлое, неизъяснимое чувство. Наверное, это была самая настоящая эйфория, но Клодия не искала определений своему состоянию — она перенеслась в другое измерение и не пыталась найти мостков к возвращению на землю.

Когда они подошли к «каравану», уже взошла луна. Клодия поднялась в вагончик, чтобы приготовить кофе, как всегда делала после их вечерних прогулок, но Брент быстро схватил ее за руку и вывел из «каравана»...

Клодия не спрашивала, куда они идут, но что-то подсказывало ей: именно в залитом лунным светом тесном убежище между скал она познает своего первого мужчину и будет любить его всю жизнь...

Но вечной любви, конечно, не получилось, с горечью напомнила себе Клодия, решительно шагая к «Единорогу». Моя любовь погибла в тот момент, когда мне открылась горькая правда об этом человеке. А потому я скорее умру, чем позволю ему понять, что помню все, абсолютно все: и это место, куда он меня привез, и те летние дни. Пусть думает, что о нашем прошлом у меня остались лишь самые смутные воспоминания.

«Единорог» славился вкусной едой. Они уселись за столик в тихом уголке у окна, и Брент протянул ей меню. Клодия, не открывая, положила его на стол, сказав:

— Мне зеленый салат и кофе.

Глупо что-то заказывать — напрасная трата денег. Все равно кусок не полезет в горло.

Его соболиная бровь изогнулась в насмешливой улыбке.

— Так вот почему ты так похудела... Жуешь одни листья и запиваешь черным кофе?

Значит, он не все забыл, помнил достаточно, чтобы сравнить сидящую напротив изящную женщину с восемнадцатилетней девчонкой, обладавшей соблазнительными формами. Честно сказать, услышать это Клодии было необыкновенно приятно, ведь Брент изо всех сил старался показать, будто за все эти годы ни разу ее не вспомнил, но вдруг обнаружилось, что это не так.

Впрочем, не стоит забывать, Брент — непревзойденный лжец. В школе лжецов он мог бы получить высший балл!

— Мы здесь по делу, — напомнила Клодия и, когда принесли еду, развернула большую льняную салфетку и расстелила на коленях. — Вот и давай им займемся. Не будем опускаться до личных проблем.

— Опускаться? — Легкая улыбка скользнула по губам Брента. — Помнится мне, в прошлом, когда разговор касался личных проблем, это не означало «опускаться».

Брент поковырял вилкой какой-то морепродукт, который заказал, но есть не стал. Не ответив на бестактное замечание, Клодия склонилась над своим салатом. Ей удалось что-то проглотить, какую-то крошку, не более, но, когда Брент задал следующий вопрос, она даже перестала притворяться, что ест.

Откинувшись на спинку стула, он спросил:

— Твоя дочь... Как ты ее назвала?

— Рози.

Чертовски не хотелось отвечать, но не могла же она промолчать? Однако говорить с Брентом о своем любимом бесценном ребенке она не станет. Ни за что не станет.

— Хорошенькая. — Неулыбающиеся глаза Брента впились в ее лицо. — Рози Фейвел... Похоже на звон колокольчика. Фейвел... Я знаю твоего мужа? — неожиданно спросил он.

Клодия вздохнула. Это его не касается ни с какой стороны. Она ответит, конечно, но ответит только потому, что хорошо знает: если хочешь чего-то добиться, гордость лучше спрятать подальше. А ей приходится думать о будущем отца и ребенка. Значит, нужно извлечь из этой сделки максимальную выгоду, а грубостью ничего не добьешься.