Сюзанна Форстер - Муж, любовник, незнакомец

Это он, Джей. Он вернулся. Софи потратила все утро, чтобы подготовиться к встрече. Рабочий комбинезон, в котором она так привыкла ходить, полетел в корзину для белья. Софи выбрала самый элегантный наряд, какой у нее был: длинную цветастую шелковую юбку и кардиган цвета чайной розы. Быть может, больше подошло бы что-нибудь черное — черный цвет стройнит и хорошо оттеняет ее светлую кожу и золотисто-рыжие волосы. Но этот наряд вписывался в атмосферу таинственности, которая окружала Софи Уэстон в последние дни, и сам по себе цвет был очень хорош. Пастельный. Мягкий. Трогательный. Милый. Как и она сама, надеялась Софи.

Софи оторвалась от руля. Не зарывается ли она? Похоже на то. Она хотела выглядеть в доме родителей мужа спокойной, отлично владеющей собой и... да, милой. Для разнообразия было бы неплохо.

Он, бывало, так и называл ее: милое дитя. И хоть теперь, когда она уже далеко не девочка, в это трудно поверить, было время, когда ей только этого и хотелось — быть его милым ребенком. Ничего больше.

Она распахнула дверцу, подобрала подол длинной юбки и, выйдя из машины, отпустила его. Подол с шорохом опустился на дорогу, подняв пыль, тут же осевшую на ее новехонькие босоножки. Они представляли собой лишь бледное подобие той изысканной обуви, какую носила Маффин, но у Софи было так мало хороших вещей и ей так нравилось кружевное плетение ремешков на этих босоножках. Теперь им конец.

Яркий солнечный свет заставил ее болезненно сощуриться. Она вглядывалась вдаль, чтобы рассмотреть величественные колонны Большого дома, окруженного зацветающим яблоневым садом. Основатели рода Бэбкоков содержали свою первую аптеку на деньги, выручаемые от продажи яблок, поэтому на землях их поместья повсюду росли яблоневые сады. Софи надеялась, что сад, который она видела впереди, тот самый, что окружает дом, но никаких признаков здания с многочисленными флигелями, впечатляющим фонтаном посреди внутреннего двора с грандиозным фасадом не просматривалось.

Бодро прошагав по пыльной дороге под палящим полуденным солнцем несколько минут, она просунула палец в V-образный вырез кардигана и оттянула его, чтобы немного проветриться. От покрасневшей из-за жары и быстрой ходьбы кожи пахнуло ее любимым розово-глицериновым мылом. Это был единственный аромат, которым она пользовалась, когда жила с Джеем, потому что только этот аромат нравился ему.

Ветерок взъерошил ей волосы, но он был слишком горяч, чтобы освежить голову. К счастью, она собрала свою пышную копну в пучок и закрепила его перламутровой заколкой — теперь шее была не так жарко. Но кудри, обрамлявшие лицо, прилипли к взмокшему лбу и вискам. И уж совсем ужасно было то, что ноги до самых щиколоток покрылись дорожной пылью.

Сверкающие на солнце роскошные авто и лимузины, припаркованные во дворе, знаменовали конец дороги. Перед Софи показался дом. При мысли о том, что она прибыла последней, ей захотелось повернуться и уйти, тем более что босоножки, которые она так любила, натерли мизинцы до волдырей. Она едва сдерживалась, чтобы не хромать.

При виде изящного, парящего силуэта величественного здания, окруженного деревьями с красиво подрезанными кронами, ее охватило отчаяние.

Сегодня здесь устраивалась вечеринка в честь возвращения Джея, но не только сегодня — у Софи всегда возникало ощущение собственной неполноценности, когда речь шла о семье. Она выглядела, одевалась, разговаривала не так, как Бэбкоки. Она не была и никогда не станет одной из них, это причиняло ей боль. И этот факт был понятен каждому, кто имел отношение к клану. Втайне они, вероятно, жалели ее, видя, как она старается им соответствовать. Почему бы и нет, Господи милосердный? Но с ней всегда ассоциировались неприятности, угнетенное настроение, дурно пахнущий беспорядок, череда несчастий. Все в ее жизни было сплошным несчастьем. У нее никогда ничего не получалось...

«Где ты? Софи Сью! Ты опять прячешься? Лучше бы этим людям из департамента социального обеспечения прийти прямо сегодня. Они обещали снять тебя с моей шеи. Если они этого не сделают, ты окажешься на улице. Слышишь? На чертовой улице!»

У Софи в ушах отчетливо звучал угрожающий пронзительный теткин голос, словно та кричала на нее в эту самую секунду, требуя, чтобы Софи сама о себе заботилась. Ее слова холодным стальным жалом пронзали сердце девочки и заставляли в панике искать убежища. Когда тетка принималась искать ее, осыпая проклятиями, Софи, скорчившись, пряталась в гараже за бойлером. А иной раз протискивалась в допотопный шкаф, стоявший в передней, или заползала на животе под дом, чтобы спрятаться там в грязи, кишащей жуками и змеями.

В состоянии страха она и открыла эту ледяную точку где-то в глубине живота. Почувствовав ее, Софи сосредоточивала все силы ума и сердца на одной-единственной цели — выжить. Работники социальной опеки так и не появились. Быть может, то вообще была одна из пустых теткиных угроз, и на самом деле она вовсе и не обращалась к ним за помощью, но Софи верила, и ей казалось, что с каждым ударом по натянутым струнам ее сердца люди, идущие, чтобы забрать ее, подходят все ближе. Она верила каждому теткиному проклятию.

Яркие блики закружились у нее перед глазами. Софи отогнала воспоминания и постаралась взять себя в руки. Детство научило ее скрытности. Она стала виртуозом в этом деле. И оставалась таковым, пока не встретила Джея. Это он вызволил ее из потайного убежища. Она отважилась полюбить его и раскрылась, словно ларец, таящий в себе бесценные сокровища. Но когда брак дал трещину, Софи в замешательстве снова ретировалась, а потом Джей так неожиданно исчез.

От потрясения и горя Софи казалось, что она летит в ужасную бездну, и, в конце концов, она стала винить себя в случившейся трагедии. Если бы она была более привлекательной, жизнерадостной и сексуальной, быть может, Джей остался бы дома вместо того, чтобы бродить по диким местам в поисках волнующих ощущений. Если бы в ней было больше женственности, больше супружеской ласки, больше хоть чего-нибудь.

Клод стал решительно бороться с подобными настроениями. К тому моменту когда Софи обратилась к нему за помощью, она была почти полностью раздавлена своей утратой и чувством вины, но он заставил ее посмотреть на себя со стороны и не позволил упиваться самобичеванием. Он долго вразумлял ее, пока она, наконец, не поверила, что, быть может, дело не в ее «неполноценности»; вероятно, страсть Джея к скитаниям произрастает из его собственной неспособности посвятить себя чему-либо одному.

Они не виделись с Клодом с самой помолвки. Он разумно считал, что нужно подождать, пока Софи встретится с Джеем и примет решение относительно своего будущего. Но теперь Софи с особой ясностью понимала, что он был ее якорем в жизни, ее талисманом, спасающим от страха. Она очень скучала по нему и клеймила себя за то, что причиняет ему боль. Все это приводило ее в еще большее замешательство.