Иосиф Гольман - Отпусти кого любишь (сборник)

– Кофе будете? – спросил Евгений Александрович.

– Не откажусь, – сказала Грекова. Безумная ее надежда на то, что столичные врачи скажут ей о грубой ошибке провинциальных коллег и сочтут ее, Женьку, здоровой, потихоньку улетучивалась. Чудес не происходило даже в такой нестандартно красивой больнице.

Доктор налил кипяток в две чашки, сыпанул туда по полной ложке растворимого кофе и по два куска сахару.

– Ну, давайте подкрепимся, – предложил он и отхлебнул первым.

– Может, скажете, что меня ждет? – не притрагиваясь к чашке, спросила Женька.

– Сложный вопрос, – сощурился доктор. – Сделаем анализы, посмотрим другие органы.

– В печени – метастаз?

– Не знаю. – Евгений Александрович тоже поставил кружку. – Честно, не знаю.

– Знаете, – печально сказала Женька. – А мне надо знать. У меня мальчик двенадцати лет с гемофилией. И девочке два с половиной. А мужа нет.

– Вы в разводе? – уточнил доктор.

– В разводе я с отцом мальчика, – горько улыбнулась Грекова. – Так что он, наверное, пристроен. А с Машкой, если завтра умру, что станет?

– Завтра не умрете, – жестко сказал Евгений Александрович. Теперь он нисколько не походил на студента.

– А… когда? Я должна знать! – взмолилась Женька. – Мне же с детьми определяться надо!

– Не знаю я, понимаете? – теперь уже взмолился доктор. – Не знаю! В печени, возможно, метастаз. Тогда это четвертая стадия. Но не исключено, что это солитарный метастаз, больше ведь пока ничего не нашли, и лимфоузлы вроде не заинтересованы.

– Какой метастаз? – выдернула страшное слово Грекова, напрочь пропустив про незаинтересованные лимфоузлы.

– Солитарный. Одиночный то есть, – объяснил доктор. – И вообще нужно смотреть, что за клетки. Если не слишком злые, то можно держаться довольно долго. – Он так и сказал про клетки: «Если не слишком злые». Как про людей.

– А вылечиться можно?

– Не знаю. Но случаи с длительным выживанием были.

– Какие? – Грековой очень хотелось услышать хоть что-то успокоительное. И она услышала хорошую историю. Как раз про девушку Наташу со злой саркомой и метастазами, которая давно должна была умереть, а вместо этого успешно вышла замуж и родила чудесного сына. Кстати, и рожать ей было нельзя по всем показаниям.

– Это такая болезнь, ход которой не всегда предскажешь, – внушал ей доктор. – Слишком много вариантов.

– А можете назвать лучший и худший? – спросила, замерев сердцем, Женька. – Мне же очень важно знать! Не бойтесь, я в петлю не полезу, особенно если и так осталось мало.

Евгений Александрович задумался.

– Если все плохо, то четыре-пять месяцев. Если терпимо – годы. И если очень повезет, совсем вылечим, как раз сейчас новые препараты опробуем. Точнее будем знать только после полного обследования и лапароскопии.

– Что за лапароскопия? – Женька почему-то опять встревожилась – не из-за возможных «четырех-пяти месяцев», а из-за непонятного, угловатого слова.

– Прокол живота и забор клеток. Такая маленькая полуоперация, – ободряюще улыбнулся он. – Больно не будет, это под наркозом. Лежать потом тоже не надо.

– Но хоть пятьдесят на пятьдесят получается?

– Можно сказать и так, – после некоторого раздумья произнес доктор. Может быть, врал, но Женьке очень хотелось верить.

Доктор Грекову не гнал, но было видно, что он начинает торопиться. Она знала, что день операционный и ей надо уходить.

– Вы остаетесь? – прервал молчание Воробьев. – Отвести вас в приемное отделение?

– А можно завтра? – спросила Женька. – А то дела еще есть.

– Важные?

– Очень.

– Тогда можно. Один день роли не сыграет.

– Спасибо. Завтра утром я буду у вас.

– Приходите, Евгения. – Доктор даже галантно поклонился на прощание, как будто не в раковую больницу приглашал, а на светский раут. – И привет Семке! – Это уже когда она в коридор выходила.

Потом – все в обратном порядке. Снять бахилы. Надеть пальто. И даже когда шла от нового корпуса к старому, опять встретила тех двух мужиков, в пижамах под пальто. Только теперь рассказывал второй, а первый, сиплоголосый, слушал.

Когда шла по аллее к проходной, зазвонил телефон.

Звонил Греков. А она о нем и не вспомнила. Вот ведь неблагодарная…

– Ясность есть? – спросил бывший супруг.

– Ясность есть, – ответила Женька. – Пусть и не полная, но, безусловно, ясность.

– Ну так говори! – чуть не заорал Греков.

«Бедняга, его ведь тоже приперла эта болезнь», – вдруг заново осенило Женьку. Все планы его порушила. Конечно, не так трагично, как ее планы. Но ведь и болезнь не его!

– Пятьдесят на пятьдесят, – даже как-то весело повторила она свой диагноз. И добавила: – Как в казино. Приеду – расскажу подробно.

А больше сказать было нечего, поэтому дала отбой.

Солнце по-прежнему светило ярко. По парку гуляли больные с гостями, и хотя их положение вряд ли было сильно веселым, многие улыбались.

А может, и в самом деле все не так плохо? Женька ни разу в жизни не была в казино, но точно знала, что там не все проигрывают, – иначе кто бы в них ходил? Может, повезет и ей? Тем более ей это так нужно…

Авдеева роскошную Егорову квартиру никогда не любила. Ее роскошь лишь напоминала Ленке о том, что классовые различия не только Марксом выдуманы. Да и не смотрелась в ней Авдеева в отличие от Валентины органично. Даже в джакузи ни разу не залезла: смущали бесконечные кнопочки на табло и светящиеся надписи на английском. К тому же эта чертова бадья время от времени что-то лепетала по-английски, в первый раз напугав принимавшую душ Авдееву до полусмерти.

Греков потом ржал, как сумасшедший, когда она в чем мать родила с визгом покинула ванную. А ей было не до смеха.

«Хоть бы разорилась его хренова фирма, что ли», – беззлобно подумала Ленка. Вот тут-то и пригодились бы Егору ее триста баксов в месяц.

Но ведь не разорится…

Она вздохнула и продолжила свое дело, смахивая влажной тряпкой пыль с дорогой грековской мебели: купить купил, а ухаживать не очень-то торопился. Тетку бы нанял, чем в грязи потихоньку утопать.

«Эх, женился бы Греков на мне – тут такая бы была чистота!» – размечталась Авдеева. Ну да ладно. Она ему и так красоту наведет, без загса.

Ленка заглянула в спальню. Машка лежала рядом с братом, обняв ручонками его тоже довольно хиловатую руку. Оба спали.

Это хорошо.

Потому что когда Ленка пришла, здесь был вселенский плач – их мамаша только-только уехала в больницу. Малая ревела в голос, Лешка ее, как мог, успокаивал, но по всему было видно, что ему свой успокоитель нужен.

Ребята Авдеевой сразу понравились, несмотря на то что Лешка на контакт шел неохотно. Впрочем, у парня были на то причины. Его собственная болезнь сильно усложняла жизнь, а тут еще такое с мамой. Взрослый не выдержит, не то что пацан.