Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви

Выходя через вращающиеся двери на Риверсайд-Драйв, я не сомневалась, что мое смутное беспокойство скоро пройдет, хотя те же мысли вернутся, чтобы преследовать меня. Однако я не предвидела, что твое навязчивое желание запихнуть бурный уродливый опыт в опрятную коробку, как прибитую к берегу корягу — в дорогой чемодан, и искреннее смешение понятий есть и должно быть, твоя врожденная склонность ошибочно принимать то, что ты имеешь, за то, чего ты отчаянно хочешь, приведут к таким разрушительным последствиям.

Я предложила пройтись до дома пешком. По роду своей работы в путеводителе «На одном крыле», я всюду ходила пешком, и импульсивность была моей второй натурой.

— До Трибеки миль шесть или семь! — возразил ты.

— Ты взял бы такси, чтобы попрыгать через веревочку семь тысяч пятьсот раз перед матчем «Никсов», но боишься, что энергичная прогулка тебя переутомит.

— Да, черт возьми. Все в свое время.

Если не считать ограничение физической активности и аккуратность, с которой ты складывал свои рубашки, твой образ жизни был достоин восхищения. Однако в более серьезных ситуациях,

Франклин, я была менее очарована. Со временем аккуратность легко соскальзывает в ортодоксальность.

Итак, я пригрозила, что пойду домой пешком в одиночестве, и добилась цели. Через три дня я улетала в Швецию, и ты с жадностью цеплялся за мое общество. Мы весело спустились по тропинке в Риверсайд-парк, где цвели гинкго, а на травянистом склоне помешанный на похудании народ занимался тай чи.

Стремясь как можно скорее уйти подальше от собственных друзей, я споткнулась.

— Ты пьяница, — сказал ты.

— Два бокала!

Ты причмокнул.

— В середине дня.

— Лучше бы выпила три, — резко сказала я.

Ты рационализировал любое удовольствие, кроме телевидения, а я надеялась на легкость, как в дни наших первых свиданий, когда ты появлялся у моей двери с двумя бутылками пино нуар, упаковкой пива «Сент-Поли герл» и распутным, плотоядным взглядом, не обещавшим уйти раньше утра.

— Дети Брайана, — официально начала я. — Они вызвали у тебя желание завести своего?

— М-м-может быть. Они очаровательны. И потом, я не из тех, кто запихивает зверюшек в мешок, когда они просят крекер, мистера Банникинза и пять миллионов глотков воды.

Я поняла. Эти наши разговоры требовали смелости, а твоя вступительная реплика ни к чему не обязывала. Один из нас всегда вживался в роль родителя, уходящего первым с вечеринки, а я припоминала все, что мы говорили о потомстве в прошлый раз, в общем, ребенок — существо громогласное, грязное, непослушное и неблагодарное. На этот раз я выбрала более дерзкую роль:

— По крайней мере, если я забеременею, что-то случится.

— Естественно, — холодно произнес ты. — У тебя будет ребенок.

Я потянула тебя по тропинке вниз к парапету.

— Перевернуть страницу — отличная идея.

— Не понимаю.

— Я хочу сказать, что мы счастливы. А по-твоему?

— Конечно, — осторожно согласился ты. — Я так думаю.

Ты не считал, что наше счастье нуждается в тщательном исследовании. Счастье легко спугнуть, как капризную птицу. Она улетит, как только один из нас выкрикнет: «Взгляни на этого прекрасного лебедя!»

— Ну, может, мы слишком счастливы.

— Да, я как раз об этом и хотел поговорить с тобой. Хочется, чтобы ты сделала меня немного несчастнее.

— Прекрати. Я говорю о любви, как в сказках: «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день».

— Сделай одолжение: говори со мной проще.

О, ты точно знал, что я имела в виду. Счастье не скучно. Просто это не очень интересная история. И когда мы стареем, одним из наших главных развлечений становится пересказ — не только себе, но и другим

— нашей собственной истории. Я должна была понять; я улетала из своей истории каждый день, и это превращало меня в преданное заблудившееся животное. Соответственно, я отличаюсь от себя в юности только одним: теперь я считаю тех, кому нечего или почти нечего рассказать себе, страшно счастливыми.

Сияло ласковое апрельское солнце. Мы замедлили шаг у теннисных кортов полюбоваться мячом, от мощного удара вылетевшим в дыру в зеленой сетке.

— Все кажется таким упорядоченным, — пожаловалась я. — «На одном крыле» сбавляет темп, и поэтому единственное, что может случиться со мной в профессиональном смысле, — это банкротство компании. Я всегда умела зарабатывать деньги, но по сути своей я старьевщица, Франклин, и я не знаю, что с ними делать. Деньги надоедают мне и начинают менять мой образ жизни на совершенно мне не подходящий. У многих людей нет ребенка, потому что они не могут себе его позволить. Для меня было бы облегчением найти объект денежных трат.

— А я не объект?

— Ты хочешь слишком мало.

— Как насчет новой прыгалки?

— Десять баксов.

— Ну, — уступил ты, — по меньшей мере ребенок ответит на главный вопрос.

Я тоже умела проявлять упрямство.

— Какой главный вопрос?

— Знаешь, — сказал ты снисходительно, с манерной медлительностью конферансье, — старая э - э -экзистенциальная дилемма.

Я не стала уточнять почему, но твой главный вопрос меня не тронул. Я предпочла перевернуть страницу по-своему.

— Я всегда могла бы удрать в новую страну...

— А таковые еще остались? Ты перебираешь страны, как большинство людей перебирает носки.

—Россия, — заметила я. — Но я не собираюсь разорять «Аэрофлот» своей страховкой. В последнее

время... мне все кажется почти одинаковым. Во всех странах разная еда, но это все равно еда. Ты понимаешь, о чем я?

— Как ты это называешь? Точно! Чушь собачья!

Видишь ли, у тебя тогда была привычка притворяться, будто ты понятия не имеешь, о чем я говорю, если я заводила речь о чем-то сложном или утонченном. Позже эта стратегия игры в дурачка, начавшаяся как ласковое поддразнивание, деформировалась в более мрачную неспособность ухватить смысл моих слов, и не потому, что они были трудны для понимания, а потому, что слишком ясны, а тебе так не нравилось.

Тогда позволь мне пояснить: во всех странах разный климат, но в них все равно есть какой-то климат, какая-то архитектура, склонность рыгать за обеденным столом, где-то допустимая, а где-то грубое нарушение этикета. В результате я стала меньше уделять внимания, например, вопросу, следует ли в Марокко оставлять босоножки у порога, чем константе: в любой стране существуют обычаи, касающиеся обуви. Путешествия вроде бы требуют множества хлопот: проверка багажа, акклиматизация — остается лишь придерживаться привычного спектра погода— обувь, и сам спектр уже кажется некоей константой, безжалостно приземляющей меня в одно и то же место. Тем не менее, хоть я иногда поругивала глобализацию — теперь я могла купить твои любимые темно-коричневые спортивные ботинки из «Банановой республики» в Бангкоке, — мир в моей голове, мои мысли, мои чувства, мои слова — все это действительно стало однообразным. Единственным настоящим путешествием для меня стало бы путешествие в другую жизнь, а не в другой аэропорт.