Ивана Трамп - Жажда любви

Образ Марка ван Холлена, подтянутого атлета со строгими приятными чертами лица возник в его сознании, и Адама снова охватило беспокойство, разочарование и нарастающее чувство бессилия.

Марк воплощал в себе все, что Адам презирал. Он поднялся из самых низов, а свое огромное состояние нажил упорным трудом. Многие, возможно, восхищались им, но только не Адам. Он понимал, что теперь выскочки, подобные ван Холлену, угрожают могуществу древних семей, ведущих свое начало еще от первых переселенцев. Нет, не ван Холлены должны определять экономику его страны, считал Адам.

Как только Катринка могла сделать это? – удивлялся он. – Неужели она ничему не научилась за годы жизни с ним? Неужели она не прониклась хоть частью его презрения к таким выскочкам? Впрочем, сама Катринка ничуть не лучше ван Холлена. Став женой одного из Грэхемов, она не стала Грэхем, часто повторяла его мать.

Адам включил душ, отрегулировал температуру воды и встал под сильную струю. Сын: Что его мать говорила о сыне Катринки? Какая-то нелепость. Нельзя прожить с женщиной больше десяти лет и не знать, что у нее есть сын. Может быть, заметка в «Таймс» – всего лишь газетная утка?

Томаш, подумал он, поддаваясь успокаивающему воздействию горячей воды. Томаш, единственный из друзей Катринки, кто поговорит с ним, кто разъяснит ему, что происходит.

– Мне все равно, что киносъемка в полном разгаре, – кричал Адам в телефонную трубку. – Скажите ему, что я хочу поговорить с ним. Сейчас же!

В Монреале снимали кассовый фильм «Обреченные на смерть». Пока помощник режиссера искал Томаша, владелец и президент «Олимпик Пикчерз» нетерпеливо ходил из угла в угол по сверкающему полу библиотеки, держа в руке чашку с черным кофе. Шесть часов утра, слишком рано, чтобы ехать на киностудию.

Адам снял этот дом год назад у Дрексела Бернхема, торговца, который не мог больше содержать его, но и не хотел продавать. Это двухэтажное здание, отделанное белым мрамором и расположенное высоко над морем в нескольких милях от Малибу, очень нравилось Адаму. Именно о таком доме, совершенно не похожем на шумный фамильный дом его семьи в Ньюпорте, на претенциозные апартаменты, в которых он жил с Катринкой, Адам и мечтал.

– Адам, ты полагаешь, я сумею вовремя закончить съемку фильма, если ты постоянно будешь отвлекать меня телефонными звонками? – Томаш как всегда был сердит. В Голливуде поговаривали, что он не умеет ладить с людьми.

Как бы то ни было, Томаш Гавличек был не только хорошим кинорежиссером. Он был человеком, одаренным богатым воображением. Он вполне соответствовал расхожему термину «творческая личность». Фильмы, которые он снимал, делали деньги, большие деньги. Именно поэтому продюсеры, и Адам в том числе, мирились с его скверным характером. Адам, который когда-то обеспечил Томашу его первую работу в Америке, даже считал его своим другом.

– Когда ты планируешь закончить? – поинтересовался Адам.

– Днем в пятницу, даже раньше, если только наш разговор не затянется слишком долго.

Хотя Томаш уехал из Чехословакии гораздо позже Катринки, но новый язык он освоил лучше.

– Как идут дела?

– Прекрасно. Великолепно, – сказал Томаш нетерпеливо. – Ты же видел отчеты.

– Да, – ответил Адам. – Там все в порядке.

– У тебя какие-то проблемы? – спросил Томаш после короткой паузы.

В его голосе послышалось беспокойство: Адам не стал сразу же обсуждать деловые вопросы, а это было непохоже на него.

– Не совсем, – сказал Адам.

Снова наступила пауза.

– Адам, – не выдержал наконец Томаш, – у меня бездельничает вся съемочная группа, а на площадке простаивают высокооплачиваемые артисты. Это стоит больших денег.

– Да, понимаю. Дело в том… Я хотел бы поговорить с тобой о Катринке…

– А… – В его голосе послышалась настороженность.

– В сегодняшнем номере «Таймс» написано, что она вышла замуж… За Марка ван Холлена.

– Ну?

– Тебе не кажется, что ей следовало бы самой сказать мне об этом?

– Ты же ей не отец, Адам. Ты ее бывший муж. Она не обязана спрашивать у тебя разрешения.

– Я говорю не о разрешении. Я говорю о хороших манерах.

Конечно, Томаш мог бы поинтересоваться у Адама, где были его собственные хорошие манеры, когда он спал с лучшей подругой Катринки, но промолчал.

– А что тебе известно о ее сыне? – продолжал Адам.

– Об этом тоже сказано в газете? – спросил Томаш.

– Значит, это правда?

– Почему бы тебе не спросить Катринку? – помедлив, ответил Томаш.

– Ее нет в Нью-Йорке, она отправилась в свадебное путешествие, – голос Адама снова налился злостью. – Черт возьми, Томаш, объясни мне, что происходит?

– Послушай, Адам. Катринка на днях пригласила всю нашу компанию на обед. Не пришла только Зузка, – он говорил о своей бывшей жене. – Катринка была с Марком. Там она объявила об их свадьбе.

– А сын?

– Он тоже присутствовал.

– Не может быть! – вырвалось у Адама.

– Мы тоже были удивлены…

– Кто его отец?

– Думаю, тебе лучше поговорить об этом с Катринкой.

– Не могу поверить, что все эти годы она скрывала это от меня. Как его зовут? – Мать утром упомянула его имя, но Адам не запомнил.

– Кристиан. Кристиан Хеллер, – сказал Томаш. – Тебе следует знать, Адам, – продолжил он после некоторого колебания, – Катринка беременна.

– Не может быть! Невероятно!

Многие годы Катринка напрасно мечтала о ребенке. Если бы у них был ребенок, то их брак никогда бы не распался. Во всяком случае, Адаму хотелось так думать.

– Она на третьем месяце, – в голосе Томаша послышалось сочувствие. Он знал, как сильно Адам хотел ребенка, как он расстраивался, когда у Катринки ничего не получалось. – Вот все, что я могу тебе сказать, Адам, – Томаш явно собирался закончить разговор. – Мне надо работать, люди ждут.

Положив трубку, Томаш ненадолго задержался у длинного стола, уставленного бутылками с соком, булочками, пирожными, фруктами. Это был завтрак для артистов и съемочной группы.

Он налил себе кофе в бумажный стаканчик и стал медленно пить. Адам прав. Катринка давно должна была рассказать всем о Кристиане. Во всяком случае, ему и Зузке, ведь именно они утешали ее, когда она порвала с Миреком Бартошем, чешским кинорежиссером, ее первой любовью. Оказывается, у них был ребенок… Кто, как не он, Томаш, выступал в качестве посредника между ними, когда Катринка прекратила все отношения с женатым любовником? Если бы ему тогда было известно, почему Бартош проявлял такую настойчивость, он, возможно, вел бы себя по-другому.

Томаш хорошо понимал, какой бледной, осунувшейся и опустошенной Катринка возвратилась из Мюнхена летом 1968 года. По ее словам, она работала в отеле до начала тренировок сборной по лыжам. Никогда раньше она не выглядела такой изможденной, что, впрочем, было и неудивительно, принимая во внимание гибель ее родителей. Никто не мог тогда предполагать, что она оплакивала не только родителей, но и ребенка, рожденного в Мюнхене и отданного в чужие руки. Томаш хорошо понимал, почему Катринка никому ничего не сказала. Родившийся в Чехословакии, в Свитове, в том же городе, что и Катринка, он, как и все, научился держать язык за зубами, никому не доверять. Осторожность вошла в его плоть и кровь. Люди, опасавшиеся тайной полиции, лишь в крайних случаях решались довериться друг другу.