Элизабет Лоуэлл - Вспомни лето

– Недолго я была одна, – сказала Рейн.

Запустив руку в ее каштановые волосы, Корд привлек ее к себе и жадно поцеловал, так жадно, словно они расстались не час назад, а по меньшей мере месяц.

– Обещай, что ;не будешь никуда ходить одна. Ни где, – требовательно произнес он.

Рейн поглядела в его ледяные голубые глаза и почувствовала, как напряглись его мускулистые плечи.

– Папа? – спросила она.

Корд смотрел на нее в упор. Он мог сказать ей, что охрана вокруг ее отца утроена. Что у нее есть собственная охрана. Остальные члены семьи вернулись обратно на восточное побережье – Они будут смотреть соревнования по телевизору.

Барракуда избежал встречи с Боннером и его людьми.

Но это сообщение ровным счетом ничего не дало бы Рейн – напротив, могло отвлечь ее, в то время как ей необходимо как следует подготовиться к труднейшему испытанию на выносливость.

– Обещай, – повторил он.

– Я должна пройти все отрезки дистанции.

Он взял ее за руку.

– Пойдем.

– Корд… – Рейн колебалась, зная, что ему не понравится то, что она сейчас скажет. – Если тебе снова придется уехать, я все равно пройду всю дистанцию. Я не могу бросить Дева на те препятствия, которые не сумею изучить.

Черты его лица стали резче.

– Будет и на нашей улице праздник.

Она хотела спросить, что случилось в этот минувший час, почему он такой осторожный, настороженный и сердитый. Но ничего не сказала.

Совершенно ясно, он не хотел, чтобы она оставалась одна.

– Куда теперь? – спросил Корд. – Что тебя интересует?

– Бег с препятствиями. Я хочу еще раз осмотреть водные препятствия и заборы.

Они шли быстро, почти молча, поскольку Рейн внимательно изучала отрезок стипль-чеза. Время от времени она писала что-то в блокноте, проверяя качество почвы, отмечая угол падения солнечных лучей возле препятствий, и мысленно переводила Дева на аллюр на этой дистанции.

Хотя Корд знал, что его люди находятся на всем протяжении трассы и наблюдают в бинокли, он не снимал с себя функции охраны. Он молча сосредоточился на всем, кроме прыжков. Лучше не смотреть на эти препятствия.

Он наездник, вырос в деревне, ездил на более тяжелых лошадях, но стипль-чез заставил бы и его попотеть.

Черт, ну почему Рейн не выбрала балет, или рукоделие, или чистую выездку – – все что угодно, но только не конное троеборье!

Водные препятствия включали в себя крепкий забор, следующий за маленьким искусственным прудиком. Полный прыжок составлял тринадцать футов. Другие препятствия ничуть не легче, например, сбитые вместе бревна.

Прыжки в тень, а из них резкий переход в яркий солнечный свет. Повороты, прыжки один за другим, две с половиной мили в трудном галопе.

Так же как и выездка, этот вид соревнований зародился в войне, это был способ привить навык послушания и проворства для офицера и его лошади в сражении, выносливости в беге с препятствиями. Предполагалось, что троеборье воспроизводит тот вид препятствий, который мог бы преградить путь пехоте во время сражения с кавалерией.

«Все учтено, кроме орудийного огня», – подумал Корд мрачно.

Его задача как раз состояла в том, чтобы предусмотреть и это.

Пошевелив затекшими пальцами, Рейн закрыла записную книжку.

– Теперь кросс.

– Все пять миль?

– Я быстро.

– Я проголодаюсь.

Она потянулась назад и подтащила рюкзак.

– Еда здесь.

– Не против, если я пороюсь в нем?

– Разве не с этого началось наше знакомство? Ты ведь Тик Хотел врыться в моем рюкзаке, что сбил меня с ног.

На губах Корда появилась улыбка. Он ласково погладил Рейн по щеке.

– Если бы я знал тогда, что знаю теперь, – хрипло проговорил он, – я бы стащил с тебя все и занялся любовью. Возможно, надо сейчас раздеть тебя, бросить на траву и заниматься с тобой любовью до умопомрачения.

От этих слов у нее перехватило дыхание. Она прильнула к нему, а он принялся осыпать ее жадными поцелуями Голоса, доносившиеся с русла реки, напомнили ему, что они не одни.

Он со стоном оторвался от нее.

– Слишком много народу, черт бы всех побрал.

Она засмеялась.

– Ты только что сетовал, что здесь слишком безлюдно – Тогда я мыслил как телохранитель. Теперь… – Бледный, с горящими голубыми глазами. Корд смотрел на ее губу. – Теперь я рассуждаю как нетерпеливый любовник – Не соблазняй меня. – Ее охватил плотский голод. – Есть у меня на примете прекрасное небольшое убежище. Оно, конечно, не совсем в моем вкусе, да и музыкальный фон слишком сильный, чтобы им наслаждаться, но замки, запоры – высший класс.

– Музыкальный фон?

– Сканер.

Он со смехом привлек Рейн к себе и принялся укачивать, тем самым успокаивая себя.

– Сегодня утром я думал, что не смогу снова смеяться. Ты так хороша, моя милая наездница.

Он провел губами по ее шее, кончиком языка прикоснулся к пульсирующей жилке. Она выгнулась, предоставляя ему полную свободу действий.

– Я люблю тебя всю, – промолвил он, – так дай же мне увидеть этого «настоящего ублюдка» во всей красе.

– Ты говорил с капитаном Джоном.

Корд негромко хмыкнул. Он прошел дистанцию прежде, чем наездникам разрешили ее пройти, но не рассматривал сами препятствия. Манера Барракуды – ударить, убежать и хвастаться. Если он спрятался где-то в пределах дистанции, он мог нанести удар, но не смог бы скрыться.

Кроме того, мертвецы не хвастаются.

Если бы Барракуда пробрался через двойной кордон безопасности, ему пришлось бы устремиться к одной из множества позиций, которые Корд уже отметил: это вершина, откуда снайперу хорошо видна толпа. И участники соревнований.

– Даже увидев дистанцию своими глазами, – сказал он, – я не в силах поверить, что отрезок для кросса настолько ужасен, как говорил капитан Джон. Он посвятил свою жизнь конному спорту и считает эту дистанцию самой жестокой из всех, которые довелось видеть.

Рейн вздернула подбородок. По тону Корда она поняла, как ему хочется снять ее с соревнований.

– Дистанция как дистанция. Это испытание.

Он промолчал и, порывшись в ее рюкзаке, спросил:

– Ветчина швейцарская или итальянская?

– Итальянская.

Жуя на ходу, Рейн и Корд прошли дистанцию до самого последнего участка – кросса.

Чем больше препятствий он видел воочию, тем сильнее волновался. От одного взгляда на них волосы Корда вставали дыбом, хотя в детстве и юности он перегонял диких мустангов. Такие препятствия не возьмет ни одна свежая лошадь. Что уж говорить о животных, которые должны сделать это после почти восемнадцати миль бега и прыжков?

Эти ужасные препятствия придумали скорее всего для того, чтобы в итоге борьбы любой дуэт «лошадь – наездник» развалился на составные части.

И сошел с дистанции.