Людмила Макарова - Другое утро

Несколько минут они молча шли по невидимой в темноте тропинке. Казалось, что каждый раз ступаешь в бездонную яму. Не самое приятное ощущение, особенно если ноги обуты в босоножки на высоких каблуках. Удивительно, но в городе забываешь, что бывает настоящая темнота. А может, Ира вообще никогда не видела настоящей, не комнатной темноты. Откуда? В Москве улицы нормально освещены, в пионерлагере, где она в детстве проводила лето, тоже всю ночь горели фонари, а у мамы с отчимом в деревне она попросту не выходила по ночам на улицу.

Летняя темнота оказалась довольно шумной. Бежала, позванивая и всплескивая струйками, река, время от времени шлепались рыбешки. Гудело-посвистывало чуть заколосившееся поле. Шелестели деревья. Звенели и кусались мириады комаров. И почти ничего не было видно – на небе еле высвечивался жалкий кусочек молоденькой луны.

Все бы ничего, но далеко не все звуки и предметы можно было определить. То в реке плюхнется что-то огромное.

Неужели в маленькой речушке может водиться такая исполинская рыба? То с поля послышится быстрое шебуршание, словно кто-то стремительно бежит. Мыши? Крысы?

Зайцы? Но они слишком маленькие, чтобы поднимать такой шум. То вообще раздастся какой-то сдавленный крик. Вроде бы так кричат ночные птицы… Но уж больно как-то по-человечески. Ира старалась не поддаваться глупому беспричинному страху, жадно ловила звуки аксеновских человеческих шагов, но они тонули в разноголосье того, что называют природой, и того, с чем Ира ни за что не хотела бы остаться ночью наедине.

– Подождите, – попросила она только для того, чтобы услышать ответ.

Аксенов остановился, но молчал, и Ире стало еще страшнее, потому что теперь пришлось прислушиваться к его дыханию, а такую малость и вовсе было почти невозможно различить среди других звуков ночи.

– Не молчите! – взмолилась она. – А то мне страшно. Рассказывайте что-нибудь.

– Что? – снова пошел вперед он.

– Ну, что-нибудь. – Ира старалась держаться поближе и пошла за ним шаг в шаг. – Ну что-нибудь о себе. Что-нибудь веселое. Кстати, как у вас с сердцем?

Аксенов расхохотался. Ире стало стыдно. Ну и ляпнула! Расскажите что-нибудь веселое о своем больном сердце!

– Извините, я не хотела.

– Да нет, ничего страшного. С сердцем у меня все в порядке. Это тогда прихватило, потому что не туда свернул.

– Как это? – удивилась Ира.

Он взглянул на нее снисходительно, даже в такой кромешной тьме чувствовалось, что снисходительно.

– Просто не туда свернул, а болезни для того и существуют, чтобы дать понять – стоп, притормози и подумай.

Точно как Ленка. Говорит странные вещи и притом уверен, что это само собой разумеется, всем давно известно и только одна Ира этого не знает. Словно в школах или институтах учат, что все болезни не от инфекции, а от того, что над жизнью вовремя не задумался.

– А вы мне тогда очень помогли, когда сказали, что меня на все не хватит, – чуть помедлив, признался Аксенов. – Я и в самом деле не тем занимался – лез всюду сам. Уж очень приятно себя незаменимым чувствовать. А нужно совсем другое. Нужно после себя не стены и акции оставить, а систему отношений построить.

– Получается? – вполне искренне заинтересовалась Ира.

– Пока не особенно, – тоже вполне искренне ответил он.

– А… – догадалась она. – А я-то думаю, что Аксенов делает в этом номенклатурном поселке, да еще с теннисной ракеткой? Это вы характер выдерживаете, смотрите, как там без вас обходятся?

– Обязательно, – засмеялся он. – Только пока и в теннис не получается, и характер выдерживать. Все равно на комбинат тянет. Очень уж хорошо себя незаменимым чувствовать.

– Ничего, – шутливо успокоила его Ира. – У вас получится. – И вспомнила фразу из того сибирского разговора. – Вы же не похожи на человека, у которого может что-то не получиться.

Но он на ее шутку не отозвался, посерьезнел и сказал:

– Не знаю. Все-таки каждому человеку позарез нужно чувствовать себя незаменимым. Хоть в чем-то.

– А почему мы идем в обход? – ведомая шестым чувством, перевела разговор на другую тему Ира. – Через поле гораздо ближе. Там всего лишь несколько деревьев и поселок. Я огоньки вижу.

И действительно, там, куда она протягивала руку, что-то светилось. Или ей показалось, что светилось. Зато тропинка, по которой они шли, терялась в темноте, полнейшей, хоть глаз выколи, темноте.

– Но мы же не знаем той дороги, – неожиданно мягко возразил Аксенов.

– Да что тут знать! – воодушевилась Ира. – Пересечь это поле, и все. Я днем запомнила.

– Ладно, пошли, – неохотно согласился он и взял ее за руку.

Так стало намного спокойнее. Во-первых, она чувствовала рядом живое тепло, вернее, не просто живое, а человеческое, к тому же не просто человеческое, а мужское, что в данной ситуации гораздо уместнее. И можно даже не разговаривать, раз уж Аксенов так этого не любит. Странно только, как такие угрюмые молчуны умудряются стать популярными личностями. А во-вторых, цель становилась все ближе и ближе. В том, что впереди светятся огни поселка, не оставалось никаких сомнений. Плохо только, что открытые босоножки – не самая подходящая обувь для прогулок по полям. К тому же Аксенов шел очень быстро, и Ира с трудом за ним успевала, но пришлось приспособиться, лишь бы не вынимать свою ладонь из безопасного уюта его руки.

Но тут случилось нечто ужасное. Ужасное потому, что из-за проклятой темени невозможно было увидеть и понять, что же именно случилось. А то, чего не можешь понять, и есть самое ужасное. Аксенов куда-то провалился и, уже провалившись, крикнул вначале: «Тьфу ты, черт!», а потом: «Стой на месте!» – и разжал пальцы, в которых была ее ладонь. Но Ира остановиться сразу не смогла и по инерции сделала еще шаг вперед. И наступила не на горизонтальную поверхность, а на отвесную, почти вертикальную. Левая нога послушно повторила этот трюк, а правая была уже на шаг впереди, и в результате Ира неслась с бешеной скоростью, едва касаясь каблуками земли и зная о своем направлении только одно – вниз.

– Падай! – крикнул Аксенов откуда-то довольно близко, но Ира продолжала нестись на всех парах, потому что первым делом и очень отчетливо представила себе, как, упав, она покатится со склона с задравшимся подолом, под которым ничего нет. Поэтому она зажмурила глаза и покорилась абсолютно не слушающимся ее, несущим неизвестно куда ногам, пока каблуки не увязли и она не шлепнулась с разбегу в мокрую траву. Надо признать, что удар был довольно чувствительным и несколько секунд способность соображать возвращаться не спешила.

Но при первой же возможности оценить положение Ира с удовлетворением убедилась, что юбка не подвела – красиво раскинулась вокруг нее колоколом, прикрыв все то, что больше ничем не было прикрыто. Ноги, которые только что были своенравно-резвы, теперь были так же своенравно-неподвижны – не болели, не ныли, а просто отказывались ее поднимать. Она оперлась на ладони и попыталась встать, но шлепнулась обратно.