Анна Годберзен - Скандал

Чудесное уединение в сумерках было внезапно прервано стуком копыт. Перед домом остановился один из семейных экипажей, и Виллу пришлось спуститься с козел, чтобы открыть двери для леди. Лина невольно залюбовалась его подтянутой фигурой, широкими плечами, сильными загорелыми руками. Элизабет вышла первой, протянув руку Диане, которая выглядела довольно усталой, но при этом трещала без умолку. Затем Вилл помог выйти миссис Холланд, и одна за другой женщины направились к дверям дома. Лина слышала, как Клэр приветствовала их, в то время как Вилл повел лошадей к конюшне.

Она знала, что скоро ей вновь предстоит подниматься по главной лестнице, и почувствовала, как в груди растет недовольство. Элизабет вернулась домой, и Лине теперь придется готовить свою юную госпожу ко сну, а самой при этом не спать до самого утра. При одной лишь мысли об этой обязанности, от которой она уже успела отвыкнуть за долгие месяцы, по телу пробежала дрожь негодования. Она заставила себя слезть с подоконника, быстро выбежала из комнаты Элизабет и помчалась по длинному, застеленному коврами коридору. Через пару мгновений она уже была у задней лестницы для слуг и затем понеслась вниз, прыгая через две ступеньки.

Приближаясь к кухне, Лина услышала, как господа поднимаются по главной лестнице. Она помедлила, размышляя, какое наказание ждет ее, если она проигнорирует свои обязанности в первую же ночь после возвращения мисс Холланд. Но ей так хочется рассказать Виллу обо всех французских замашках госпожи! Хочется, чтобы он рассмеялся, хочется развеселить его. И может быть… может быть, она сможет наконец-то поведать ему о своих чувствах. Эти мысли прибавили ей сил, и она бросилась через кухню к кладовой, которую Элизабет в детстве использовала для побегов от бакалейщика.

Лина неслышно ступила на покрытый сеном пол конюшни. Вилл расседлывал лошадей. Упряжь лежала на полу так, чтобы он мог потом все почистить и положить на место. Поношенный голубой хлопок рубашки прилип к спине. Рукава были закатаны выше локтей, по лицу и по шее струился пот.

Он отступил на шаг и встретился с ней взглядом, затем остановился и тяжело вздохнул, словно догадался о чем-то.

– Привет, – спокойно произнес он. Посмотрел через плечо, на дверь, и потом едва улыбнулся, вернувшись взглядом к Лине. – Разве тебе не надо быть наверху и помогать мисс Холланд?

Лина стояла в дверях, не в силах сдержать улыбку. Она ждала, что он пригласит ее, как обычно, но он отвернулся и сказал совсем другим тоном, чужим, отстраненным, не таким, к которому она привыкла за лето.

– Ты знаешь, что ужасно рискуешь, выходя ночью? Теперь, когда мисс Лиз… то есть мисс Элизабет вернулась, тебе не следует… Ты не можешь…

У Лины сердце замерло в груди, время словно застыло. Как странно он себя ведет! Словно бы вся близость, появившаяся между ними за эти месяцы, исчезла в одно мгновение, или вовсе существовала лишь в ее воображении. Как же ей хотелось сейчас заглянуть в его глаза!

Вилл все-таки заставил себя посмотреть в сторону Лины, и она увидела его заледеневшее лицо, сжатые губы, пустой взгляд. Ближайшая лошадь фыркнула, гарцуя на месте и тряся головой. Вилл отвернулся, чтобы успокоить встревоженное животное.

– Вилл, – прошептала Лина, не в силах скрыть умоляющие нотки в голосе. Ей отчаянно хотелось услышать из его уст знакомые и ободряющие слова, она смотрела на него и ждала, что он сейчас сделает что-нибудь, развеет ее сомнения, прогонит эту тяжесть и странность, которая витала в воздухе, пугая ее все сильнее и сильнее. – Почему я не могу приходить к тебе как обычно, днем? Ты же знаешь, что мои отлучки вызовут гораздо больше ненужных подозрений, если…

– Лина! – перебил Вилл. Она сжалась от звука своего имени, ведь он теперь редко называл ее так. Этим летом он обычно называл ее детским именем, Лини. Он опустил глаза, вздохнул и подошел к ней. Мягко взял за руки, и на секунду она подумала, что ее сердце остановится. Но затем Вилл подтолкнул ее назад, к кухне. – Прости, Лина, – произнес он тихо, но настойчиво, подталкивая ее к грубым деревянным ступеням, ведущим в дом, – Не сегодня. Ты не можешь быть здесь сегодня.

– Почему нет? – прошептала девушка.

Вилл уставился на нее, нахмурившись, и его яркие голубые глаза стали очень серьезными. Он просто молча покачал головой; так он делал всегда, когда думал, что она ничего не поймет.

– Просто не сегодня, хорошо?

А потом она оказалась на кухне, а дверь захлопнулась прямо у нее перед носом. Лина нащупала в темноте стену, опустилась на пол, пахнувший печеным луком и грязью, и долго сидела без движения. Никогда еще ей не было так плохо и одиноко. Небо за маленьким тусклым оконцем стало понемногу светлеть…

Она так и сидела на полу, когда дверь вдруг открылась и по лестнице для слуг, не поднимая головы, стала торопливо спускаться закутанная в белый шелк фигура, стремительная и неуловимая, словно призрак.

Белая фигура уже приоткрыла дверь в конюшню, когда Лина вдруг поняла, что этот призрак ей хорошо знаком. Это была мисс Элизабет Холланд.

Париж, август 1899 года.

Лето почти закончилось…

И мне кажется, сейчас я все яснее осознаю, в чем мое предназначение. Я должна быть настоящей леди, достойной дочерью семейства Холланд. Должна соответствовать той роли, которую я, по общему мнению, призвана играть.

Я чересчур капризна и избалованна. Мне, наверное, следует быть более ответственной и серьезной.

И ещё я поняла, как же нелегко признавать собственные ошибки…

Закутавшись в белое шелковое кимоно, которое отец привез ей из Японии к шестнадцатилетию, девушка быстрым шагом пересекла кухню и через черный ход вышла на улицу. Она почти бежала, дрожа от страсти, тлевшей в ней всю ночь. Наклонила голову, спускаясь по шатким деревянным ступенькам, открыла дверь и вошла в конюшню.

Воздух здесь казался тяжелым от сырости и запаха сена. Девушка стояла на мягкой земле и прислушивалась к умиротворяющему дыханию лошадей в стойлах. Она чувствовала, что впервые за эту долгую ночь по-настоящему проснулась. Обо всем этом – ночном фырканье лошадей, свежести и спокойствии ночи, сладости сена – она старалась не думать, пока была в отъезде. Элизабет мягко ступала в своих атласных тапочках, стараясь держать кимоно так, чтобы к нему не пристали соломинки.

Ты пришла, – произнес наконец Вилл, и слова его прозвучали как вопрос.

Он сидел, свесив ноги, на сеновале, где обычно спал, волосы его слиплись от сырости и усталости. Когда он нервничал или сердился, всегда заглаживал пряди за уши. Несомненно, Вилл внешне отличался от юношей, которых вожделели подруги Элизабет. Нос его был сломан в одной из драк, чувственные губы выглядели чересчур полными, руки огрубели. Он сидел и смотрел на Элизабет долгим выжидающим взглядом.