Кэрол Марш - Серебряная цепь

— Ты его Пигмалион.

— Констанс, — запротестовала Дана, — неправда. Адам так не думает обо мне.

— Нет, — согласилась женщина, повернув зонтик так, чтобы ее лицо было в тени. — Но именно он поддерживал твой интерес к рисованию, ты же не можешь этого отрицать.

— И не буду. Если бы не Адам, вряд ли я когда-нибудь снова стала бы рисовать.

— Стала бы. Но без его помощи тебе трудно было бы заставить себя. Ты не согласна?

— Конечно, согласна. — Дана вытянула ноги и положила голову на спинку кресла, наслаждаясь редкими в последнее время минутами отдыха. Она работала семь дней в неделю в своей гостиной-студии в маленьком коттедже, готовясь к выставке на первой неделе декабря, которую организовал для нее Адам. — У меня не хватило бы смелости позволить кому-нибудь взглянуть на мою работу, не то что устроить выставку.

Она вспомнила единственную свою ссору с Адамом, когда он настоял на том, чтобы привести друга, известного искусствоведа из Лос-Анджелеса, в коттедж, чтобы показать ему работы Даны.

— Я еще не готова, — почти кричала она на бородатого мужчину, который стоял напротив нее, скрестив руки на груди.

— Нет, ты готова, — сурово настаивал он, — оставь все как есть. Его другом, прибывшим, как и было условлено, оказалась очаровательная женщина лет сорока, которая после часа детального осмотра немногих картин Даны предложила ей устроить выставку тогда, когда накопится достаточно полотен, чтобы "по ним можно было составить представление о ее мировосприятии". На следующий день Дана мрачно объяснила Констанс, что она имела в виду "достаточно", чтобы не пустовали стены в галерее.

— Тогда ты должна рисовать больше, дорогая, а Хуана и я позаботимся о ребенке.

Дана заложила руки за голову и приподняла ноги от земли. С ободрением и поддержкой Адама и Констанс и радостными похвалами Джосса, которыми он прожужжал ей все уши, она провела последние шесть месяцев, увлеченная работой, пытаясь перенести ощущение естественного освещения на полотно. Результат ошеломил даже ее. Большие полотна были наполнены таким светом, какой она даже представить себе не могла несколько лет назад. Она вспомнила о незаконченном полотне на мольберте, и ей захотелось вернуться рисовать. Но жаль было упускать редкую возможность поговорить с Констанс наедине.

— Адам просто удивительный человек. Он подтолкнул меня к этому и направил, но ничего не навязывает, оставляет меня сражаться со своими демонами одну.

— Вы уже стали любовниками?

— Констанс… — Дана широко раскрыла глаза, вдруг выпрямилась, ее лицо вспыхнуло.

— Ну?

— Ну… — Дана запнулась, и женщины рассмеялись. — Да.

— Я так и думала.

— Как ты догадалась? Мы так тщательно это скрываем.

— Может, я уже стара, но не настолько, чтобы не заметить счастливую в сексе женщину. — Констанс улыбнулась, вспоминая что-то из своего прошлого, и Дана рассмеялась.

— Ты не старая, ты женщина среднего возраста, и кроме того, — сказала она, смущаясь, потому что они никогда раньше не говорили на эту тему, — у тебя есть Джосс.

— Ох, этот Джосс. Мы как пожилая семейная пара. Идем в постель в девять, он спит с двумя подушками, а я вообще без. Он храпит, а я стаскиваю с него одеяло. Не так уж это способствует страсти. — Она засмеялась грудным смехом, который опровергал ее слова, и Дана засияла.

— Почему вы не поженитесь? — спросила она. — Ни один из вас не может прожить без другого. Мне хотелось бы, чтобы вы поженились.

— Маленькая мисс Мораль. — Констанс покровительственно похлопала ее по руке. — Не будь глупенькой. Мы с Джоссом и так счастливы. Когда он хочет за кем-то ухаживать, он свободен это сделать, зная, что ничто его не связывает, а я, в свою очередь, спокойно могу выставить его за дверь, если зайдет слишком далеко.

— Но он никогда не заходит?

— Почти. — Печаль промелькнула на лице женщины, и Дана подумала о романе Джосса с Санди Грант. Увлечение отца не ограничилось одной неделькой в Париже, он летал в Миннеаполис не раз, пока Санди, погруженная в свои занятия медициной и не желая, чтобы легкий флирт перешел в нечто более серьезное и обременительное, не дала Джоссу отставку. Констанс встретила его без единого упрека, но это было ей не все равно.

— Так поженитесь, — уговаривала Дана.

— Нет. — Небольшой самолет летел над водой вдоль берега, и они обе провожали его взглядом, пока тот не скрылся из виду. — Нам хорошо и так. — Из дома доносился детский смех и глубокий альт женщины, поющей мексиканскую песню. — Зачем все эти разговоры о женитьбе? Вы, американцы, так помешались на легализации своих отношений, что обязательно раскладываете их по полочкам. Значит ли это, что ты подумаешь выйти замуж за Адама?

— Нет, мы никогда этого не обсуждали.

— И ты думаешь, Адам захочет жениться? — с интересом спросила Констанца.

— Не знаю. — Дана с удивлением поняла, что не имеет ни малейшего представления о том, что он думает по поводу женитьбы. Он стал такой же неотъемлемой частью ее жизни, как Уэллес или мольберт. Она засыпала в его объятиях, позволяла ему кормить себя, проходила с ним несчетное количество миль, когда он работал. Он проверял, не начался ли у нее насморк, а она терла ему спину и помогала убираться в доме. Но у нее даже не возникало мысли о женитьбе. Она помрачнела, обдумывая это и задаваясь вопросом, что она сама думает о возможности второго брака. Она была уверена, что проведет остаток дней одна. А ведь так просто завести что-то вроде семьи с Адамом. Интересно, подумала она, это и есть то, во что потом превращается удачное замужество? — Не знаю, — повторила она, на этот раз с сомнением.

— Он неплохой человек, — равнодушно сказала Констанс. Если тебе с ним удобно и в постели он неплох, то это то, что тебе нужно. — Она встала и подала руку Дане, помогая подняться. Взявшись за руки, они вошли в дом и прошли через просторную темную гостиную в кухню. Уэллес сидел на высоком стуле, который ему купила Констанс, по его лицу и носику был размазан соус для спагетти, а Хуана кормила его из ложки, сделанной в форме Микки Мауса. Приласкав сына, Дана едва успела уклониться от его ручонки, которой он бесцельно мотал над головой, и, поцеловав его в макушку, обняла Констанс и поспешила выйти из кухни как можно незаметнее, чтобы сын не заплакал, поняв, что она уходит.

Дана взглянула на часы, пристегнула ремень и завела мотор. Было начало одиннадцатого. Если она поторопится, то у нее будет несколько часов для работы, а потом придется одеваться для приема. Она опустила стекло, в машину ворвался сладкий запах сосен и свежесть океана. Из-за изменившегося ветра температура воздуха упала. Дана поежилась в своей тонкой блузке и нажала на газ, торопясь в свой маленький коттедж. Ей не очень хотелось идти в музей. Толпы людей, которые больше хотели показать себя, чем посмотреть на выставку, раздражали ее, но она была рада, что Адам наконец попросил ее сделать что-нибудь для него.