Кейтлин Крюс - Вожделенная награда

Она сделала вид, что зевает, и вытянула ноги, показывая, что нисколько не заинтересована в нем. Машина остановилась, но она едва заметила это, потому что он повернулся к ней и в его глазах было что-то дикое и острое, что она не смогла распознать, зато ее тело прекрасно поняло, что это, и живо отреагировало.

— И снова я поражен, — чересчур мягко сказал он, — как мало ты знаешь о том, как ведут себя любовницы, Тристанна. Неужели ты думаешь, что твои предшественницы дразнили меня, насмехались?

В нее словно вселился какой-то демон, еще жарче разжигая беспокойство, боль и желание. Несмотря на угрозу в его голосе и взгляде, несмотря на то, как его рука обхватила ее за плечи, сковывая движения и напоминая о ее месте, она не могла отступить и извиниться. Она смело встретила его взгляд и подняла брови, как будто все шло так, как она задумала.

— А мне интересно, как быстро они надоедали тебе, — спросила она. — Такие покладистые, такие бесхребетные. Ты хотя бы помнишь их имена?

Что-то слишком примитивное для улыбки пробежало по его лицу. Его глаза приобрели цвет жидкого золота, как закатный луч на воде, и Тристанна забыла, как дышать.

— Я запомню твое, — пообещал он и кивнул куда-то за окно: там высилось древнее здание с огромной дверью. — Но сейчас у нас нет времени. Мы на месте.

Тристанна не могла определить, рада она или разочарована тем, что Никос оставил ее в холле огромной квартиры, занимавшей весь верхний этаж старого здания в древнем переулке в центре города. Тристанна не поняла, как близко к сердцу Флоренции находится, пока Никос не ушел и она не выглянула в окно во всю стену. Прямо напротив нее краснел мраморный купол собора Санта-Мария дель Фьоре; был полностью виден знаменитый Дуомо Брунеллески — казалось, что она могла коснуться его, протянув руку.

Это было самое подходящее место для квартиры Никоса Катракиса, которой он пользовался не слишком часто. Интерьер был не менее роскошным, чем вид из окна. Тристанна жила в окружении богатства вплоть до недавнего времени, и все равно ее всегда поражало, как можно холодно рассчитывать, во что обходится тот или иной объект, как можно сводить всё и вся к цифрам и ценам, к тому, что можно купить, а что нельзя. Таким был отец Тристанны, хладнокровным, оценивающим, руководствующимся только соображениями выгоды и никогда — чувствами.

Никос даже не взглянул на чудесный вид, ежедневно привлекающий десятки тысяч туристов. Дуомо был одной из самых восхитительных мировых достопримечательностей, исторически бесценной. А Никос только отдал несколько указаний прислуге, сообщил Тристанне, что должен уйти по делам и вернется не позже шести, и ушел. Купил ли он эту квартиру, чтобы любоваться видом из окна каждый свой приезд во Флоренцию или потому, что это было выгодное вложение средств и удобно для бизнеса?

— Ты уходишь? — удивленно спросила она, когда он повернулся к двери. — А мне что прикажешь делать до вечера?

Вопрос обескуражил его.

— Полагаю, то, что делают все любовницы, — ответил он шелковым голосом. — Терпеливо ждать.

Терпеливо ждать . Как нечасто используемая собственность. Разве не так всю жизнь жила мать Тристанны?

Она подошла ближе к окну, чувствуя, что непонятная грусть вот-вот поглотит ее целиком. Она не знала, сколько так простояла, невидящим взглядом скользя по мраморным плитам, и вдруг почувствовала острую тоску по дому. Ей страстно захотелось снова оказаться в своем скромном жилище в Китсилано недалеко от Ванкувера, снова стать свободной, чтобы не было этих нескольких дней или даже целого месяца. Небо потемнело, и медленно, тихо пошел дождь.

Тристанна достала телефон и позвонила матери, из-за которой, собственно, и стояла сейчас в центре Флоренции, а не в своей маленькой студии, из окна которой открывался вид на задний двор. Ей нравился этот двор, напомнила она себе; она часто вечерами сидела там с бокалом вина, если была хорошая погода. Она не понимала, почему чувствует потребность защитить эти воспоминания от самой себя: они словно ускользали все дальше с каждым вздохом.

— Дорогая! — воскликнула Вивьен, взяв трубку. По ее голосу невозможно было понять, что она тяжело больна, и Тристанна спросила себя, чего ей это стоило. Ее мать ни за что не стала бы жаловаться. — Ты хорошо проводишь время?

Именно этого следовало ожидать от матери, подумала Тристанна, когда они закончили разговаривать, от ее хрупкой, бесконечно милой матери, за которой всю жизнь ухаживали мужчины: отец, муж, пасынок. Она была живым анахронизмом, словно пришла из другого времени, из другого мира. А еще она всегда была лучиком света для Тристанны, единственным средством, делавшим ее детство сносным. Даже в самых тяжелых условиях Вивьен излучала неиссякаемую радость и свет. Тристанна все сделает для нее. Даже это.

— Запечатлей все, что увидишь, — велела Вивьен, захлебываясь от восторга, что свидетельствовало о том, что ее скорбь немного отступила. — Ты должна сохранить свои приключения для потомков.

Леди не обсуждают причины поездки вроде этой, равно как и свои долги и болезни.

— Не уверена, что хочу помнить о таких приключениях, — сухо ответила Тристанна, но ее мать только весело рассмеялась и сменила тему.

Тристанна прижала пальцы к виску. Что за картина опишет двухдневное болезненное безумие? Она старалась не думать о его губах, прижимающихся к ее губам, о его руках, разжигающих в ней пламенное желание, о том, как он молчал на темной улице и как привязывал к себе одним взглядом. Его пленительная насмешливость, его обманчивая полуулыбка… Она не хотела помнить обо всем этом.

Она сделает все, что должна, но это не значило, что она будет ждать, как эта квартира, когда Никос вновь снизойдет до нее. Город, кладезь истории и искусства, лежал внизу под летним дождем, чудесный бальзам для ее сердца, который высушит непрошеные слезы.

Когда Тристанна завернула за угол, он ждал ее. Сначала она подумала, что ей снова показалось. Весь день ей, к ее огромному раздражению, казалось, что она видит его. В галерее Уффици это оказался всего лишь такой же темноволосый мужчина, нагнувшийся к своим детям. Она приняла за него местного жителя, переходящего древний мост Понте Веккио, заполненный туристами. Поэтому на этот раз Тристанна даже не вздрогнула, ожидая, что фигура, прислонившаяся к стене у входа в дом, где находилась квартира Никоса, растает как дым или снова окажется, что это просто прохожий, идущий по своим делам.

Однако чем ближе она подходила, тем четче видела его смоляные волосы, сияющие глаза, стать.

— Где ты была?

Его голос породил эхо, еще более громкое, чем стук ее каблуков, и ее сердце заколотилось. Она попыталась списать это на игру угасающего света дня и дождь. Эта часть города, затерявшаяся в лабиринте переулков, разительно отличалась от наводненного машинами центра, в котором она провела день; здесь было тихо, и только поэтому его голос звучал угрожающе. И хотя он почему-то был зол и не хотел поделиться с ней почему, то с какой стати она должна показывать свой страх? Она не знала, как этому человеку так легко удавалось заставить ее забыться, но дальше так не пойдет. Не важно, что она чувствует, важно, как она ведет себя.