Галина Лифшиц - Невеста трех женихов

– Женитесь, – посоветовал он.

– Но я же на первом курсе только, – возразила она.

– Самое страшное – погубить любовь. А учение и супружество друг другу не помеха. Любовь все преодолеет.

Она не послушалась. Словно кто-то нашептывал ей изнутри, что куда, мол, спешить, и – даже – неужели это все… Неужели эта влюбленность – первая и последняя?

Чего ей тогда не хватило? Цельности ли духовной, веры, ума?

Как бы то ни было, но произошло так, как произошло.

В конце января начались первые в ее жизни студенческие каникулы. Они с Сережкой тайно поехали к ней на дачу. Деду с бабушкой она непонятно зачем наврала, что едет в пансионат. Привычка таиться перерастала потихоньку в привычку врать, причем без всякой надобности.

Снега намело по пояс. Еле до дома от станции добрались. Потом еле растопили печку. Все равно никак не могли согреться. Разделись, залезли под перину, обнялись, дрожа. Сережкины ласки сводили Светку с ума.

– Пусть мы будем совсем-совсем вместе, – шептала она. – Прямо сейчас.

И, конечно, сдерживаться дальше было невозможно. Все и произошло. И так мощно, безогладно, безжалостно даже, как ей показалось тогда. Сережа будто забыл и себя, и ее. Он не был жестоким, нет. Но он был другим. Мужчиной. Он ее брал. Откуда-то зная, как ей будет лучше, как не причинить лишнюю боль, но при этом он становился захватчиком, а она добычей.

Света очень остро тогда ощутила, что кончилось их равноправие. Появилось желание, страсть, страх забеременеть. То есть – 33 удовольствия. Но дружеское равноправие исчезло. Может, и не навсегда. Но тогда ей, неопытной и глупой, казалось, что все прежнее кончилось той зимней январской ночью.

Сережа ничего такого не замечал. Он любил. Ждал, когда она решится объявить всем о них. Наверное, мужчины устроены правильнее женщин. По крайней мере, некоторые – точно. Светка гнула свою линию: третий курс – и ни месяцем раньше.

Ощущение исчезновения дружбы привело ее к ревности, страху, желанию уязвить и заставить его ревновать. Он, может, думает, что она так легко ему досталась?

И поделиться было не с кем. Она стеснялась пойти на исповедь, боялась, что батюшка перестанет уважать ее после того, что она сама со своей жизнью сотворила.

Тем не менее в таком смятенном состоянии Света дотянула до конца второго курса. Сережа как раз окончил свой университет и собирался в аспирантуру в Штаты. Такая тогда была главная фишка: попасть за границу и постараться там обеспечить себе легальное пребывание и карьеру. Он снова настойчиво позвал Свету замуж.

– А моя учеба? А моя карьера? – взорвалась почему-то она.

На что она тогда обиделась, ей самой было не понять. Какая-то девичья блажь. Или дефекты характера. Но вроде в итоге договорились они, что Сергей прилетит в Москву в конце декабря, они объявят всем о своем решении и подадут заявление в загс. То есть впереди у них было лето. Потом первая в их жизни долгая (на четыре месяца!) разлука… Но сначала – лето.

Летом и произошло необъяснимое. После сессии договорились огромной компанией покататься на теплоходике по Москве-реке. Инка привела Сережку. И они со Светкой делали, как обычно, вид, что ничего между ними нет. Естественно, к нему подкатывались со всех сторон их с Инкой жаждущие отношений однокурсницы, ни сном ни духом не подозревавшие, что он-то уже не свободен. Сережка улыбался, смеялся, общался. А Светка ревновала уже совсем не по-доброму. Каждую из этих «претенденток» ей хотелось взять за шкирку и бросить в маслянистую воду любимой реки. И ничего лучше она не придумала, как начать на глазах Сергея целоваться с каким-то парнем, которого, кажется, даже не знала, как зовут.

Сережкино веселье сняло, как рукой. Он смотрел на нее, будто не веря своим глазам. Будто сон смотрел кошмарный, который никак не прогонишь, от которого проснуться не получается.

Это было все. Совсем.

Светка поняла по Сережиным глазам, что он больше не с ней. И что ничего поделать нельзя – что сделано, то сделано.

Он после этой проклятой прогулки не звонил. Она несколько раз пыталась вызвонить его, но к телефону подходила Инка, они болтали. Инка тревожилась, что брат как-то странно заболел, а к врачу не идет: лежит лицом к стене, не ест ничего. Переутомился? Или что-то серьезное? Но он никого к себе не подпускает и ни с кем не говорит.

Светка тоже лежала, тоже не ела, почти не спала.

В конце лета он улетел в свою аспирантуру. Они так и не увиделись.

Юность – странное время. Почти всегда человек в этот период своей жизни предает сам себя. Просто так, словно пробуя надежность почвы под ногами. Срывается, выкарабкивается, живет дальше, стараясь забыть об ушибах. Непонятно, зачем это устроено именно так, да, видно ничего не поделаешь.

Все! Надо было жить дальше и не сметь думать о том, чего не вернешь.

Так Светка и старалась. Изо всех сил. И постепенно, месяц за месяцем, у нее получилось не вспоминать.

Зимой Сережа не прилетел. И вообще больше не прилетал – дела. Родители и Инка летали к нему.

– Суровый стал, – жаловалась подруга, – Перековался в своем капиталистическом раю.

Но Светка не могла себе позволить продолжать разговоры на эту тему.

Любовь была погребена навсегда.

Когда она оканчивала институт, родители получили европейское гражданство, очень быстро, видно, отцовские заслуги на астрономическом поприще были велики.

Внезапно умер дедушка, и семья опять собралась вместе на короткое время.

Бабушку решили безоговорочно забрать к себе: хватит ей в своей больнице за гроши надрываться, и так уже пенсионный возраст на сколько «перегуляла». Да та и не сопротивлялась, осиротевшая, поникшая.

Светлану оставили в покое: взрослая, самостоятельная. Не пропадет.

Кто мог знать, что в течение нескольких месяцев все решится иначе?

Светка как раз начинала уставать от своей одинокой независимости. Жизнь теперь стала казаться однообразной: исчезли сессионные институтские лихорадки, потихоньку распадалась бывшая студенческая тусовка, девчонки повыходили замуж.

Рутинная работа, пустой дом, в котором ее никто не ждал, одни и те же лица в одних и те же клубах – тоска временами одолевала нешуточная.

По давним Светкиным планам, ей полагалось бы выйти замуж за Сережку, родить ребенка, потом еще одного, крутиться в любовных заботах… Но об этих планах даже вспоминать было строго-настрого запрещено самой себе.

Что оставалось? Жить для себя. Так красиво называлось ее существование, приносящее все меньше радости.

В тот вечер они с подругой несколько перебрали и танцевали как сумасшедшие что-то невообразимое, заряжая всех своей неуемной энергией. К ним присоединился парень, классный, веселый, красивый. Только одет он был как-то слишком пафосно для такого неформального места, где они с такой самоотдачей расслаблялись. Вскоре все стало ясно-понятно: не свой оказался парень, гость с чужих берегов, иностранец.