Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)

С чего всё началось? Я не помню. Так много времени прошло с тех пор, миллионы минут и сотни часов, наполненных событиями, чувствами, мыслями. И где-то в этих миллионах растворилась память о тебе и о том, что связало нас вместе много-много лет назад.

Я забыла тебя, как забывают о тяжелой болезни, когда она, наконец, проходит и перестает мучить. Забыла, как забывают первую любовь – обретя вторую, и третью, и сто сорок восьмую. Забыла, как забывают умерших, когда они перестают сниться в горьких снах.

И только иногда, очень-очень редко, я вдруг оглядываюсь на улице в безумном ощущении, что только что, вдалеке, видела твое лицо. В такие мгновения я понимаю, что, кажется, продолжаю тебя ждать.

…Что сделаешь ты, если на пороге дома, в котором ты прожила полжизни, появится вдруг женщина, которую ты когда-то страстно любила, а затем возненавидела с не меньшей страстью?…

Голубой экран телевизора показывал плавающую заставку ДВД. На стоящем посреди комнаты диване мирно спала Женя – она лежала, согнув ноги в коленях и уткнувшись лицом в белую меховую подушку. На майке без рукавов, едва прикрывавшей её спину, красовалась надпись «Kiss my soul», а на обтягивающих попу шортах – «Hi, baby». Длинные курчавые волосы разметались по плечам и подушке, несколько прядей упали на лоб и ритмично подрагивающую ото сна щеку.

Маленькая Лёка сидела на полу, и возила туда-сюда самолет. Её уже давно перестало интересовать происходящее на экране, гораздо интереснее было отломать у самолета крылья и проверить, сможет ли он теперь взлететь. По всему выходило, что сможет, и Лёка задумчиво возила его по паласу, размышляя, что отломать следующим – хвост или, скажем, иллюминатор.

За окном быстро темнело. Сквозь синие шторы в комнату проникли последние на сегодня лучи света, блеснули, отражаясь от красивой хрустальной люстры, поиграли немного с зеркалом на стене, и исчезли, с тем, чтобы вернуться утром.

Раздался звонок. Громкий и неожиданный в вечерней тишине комнаты, он звенел пронзительно и тревожно, заставив Лёку уронить самолет, а Женю мгновенно проснуться.

– Мама! – Сказала Лёка, подняла самолет и стукнула им по полу.

– Всё хорошо, милая. Похоже, к нам гости.

Женя погладила дочку по голове, одернула майку и пошла открывать. В прихожей ей под ноги попались детские сандалии и тридцать девятого размера босоножки. Переступив через них босыми ногами и сладко зевая, Женя потянула задвижку и распахнула дверь.

В первое мгновение она не поверила своим глазам. А во второе – с размаху захлопнула дверь обратно, дернула задвижку, и, тяжело дыша, подперла дверь спиной.

Не может быть. Этого просто не может быть.

Звонок настойчиво зазвенел снова. Теперь он из простого нарушителя спокойствия превратился во врага, тревожного и пугающего. Женя заставила себя успокоиться. Если не открыть – звонок напугает Лёку. Черт. Трижды черт.

Она глубоко вздохнула, повернулась и распахнула дверь.

На пороге стояла невысокого роста женщина, одетая в не слишком соответствующий летней погоде брючный костюм и широкополую шляпу. Стройная, даже худая, красивая зрелой, очаровывающей красотой, в одной руке она держала маленькую сумочку, а другой игриво шевелила пальцами возле кнопки звонка.

– Что тебе надо? – Спросила Женя, держась за косяк двери. Сердце её бешено стучало, во рту было сухо и холодно.

– Ты даже не поздороваешься? – Голос гостьи звучал насмешливо, да и весь её вид словно говорил: «Вот она я. И что ты сделаешь?» .

– Здравствуй. – Тихо сказала Женя и, вздохнув, повторила уже громче и отчетливей. – Здравствуй, Марина.

Обычным местом для «встреч в филях», как называл подобные мероприятия Толик, служила их с Кристиной квартира в доме номер сорок два по улице Ломоносова. Если инициатор встречи предупреждал заранее, то его встречал огромный чайник с заваренным чаем, бутылка коньяка и свежеиспеченный пирог. Если же предупреждения не было, то обходились водкой из магазина внизу или вообще тем, что удавалось обнаружить на кухонных полках.

Традиции этого гостеприимного дома являли собой целую историю, начиная от триста одиннадцатой комнаты в общежитии, где много лет назад точно так же собирались друзья, чтобы обсудить накопившиеся проблемы или просто повеселиться.

Но этим вечером компании было не до веселья.

– Надеюсь, ты вызвала милицию? – Кристина сидела на подоконнике, и курила в приоткрытое окно, изящно зажав между пальцами мундштук.

– Конечно, вызвала! – Отмахнулась Женя, ни на секунду не переставая ходить туда-сюда по комнате. Она обогнула кресло, в котором расположился листающий журнал Лёша, прошла мимо притихших на диване Инны и Лизы, обошла валяющийся на полу игрушечный самосвал, и начала новый круг. – Только знаешь, что они мне сказали?

Её голос изменился, и из возмущенного стал вдруг передразнивающе-вежливым.

– Извините, но эта женщина имеет полное право звонить в вашу дверь. Так же, как вы имеете полное право ей не открыть, если не хотите. Если она попробует силой попасть в квартиру, или будет шуметь после одиннадцати ночи – другой разговор. В таком случае звоните, и мы пришлем наряд.

Договорив, она изобразила плевок, и продолжила ходить. Кристина внимательно смотрела за ней, не забывая стряхивать за окно пепел.

– Ковалева, не мельтеши. Дальше что было?

– Дальше я открыла дверь и велела ей убираться к черту.

– Ага. И, я так понимаю, она тебя не послушалась?

Женя резко изменила траекторию движения, в одно мгновение оказалась около окна и, облокотившись на подоконник между Кристининых ног, заглянула в её глаза.

– Крис, ты правда думаешь, что это смешно? – Дрогнувшим голосом спросила она. – Моя бывшая любовница, повинная в смерти моего лучшего друга, находит меня в Таганроге, в доме, адреса которого она не может знать просто потому, что не может знать никогда, а тебя это забавляет?

– Меня это… удивляет, – Кристина примиряющее улыбнулась и изменила тон, – что было потом?

Потом пришлось пустить её в квартиру – иначе она просто отказывалась уходить. Уверяла, что у неё срочное и важное дело, и что просто так она бы не приехала. Видит бог, Жене этого совсем не хотелось, но Лёка и так уже перепугалась – она не привыкла к бесконечным звонкам в дверь, и продолжать пугать дочь ей не хотелось еще больше.

Это было как сон, глубокий и фантастический, в котором явь сумасшедшим образом смешалась с фантазией. Круглый стол в кухне, синие чашки с цветами, заляпанная Лёкиной кашей скатерть. И среди всего этого, реального и привычного, – Марина, сидящая на настоящем стуле у окна и пьющая кофе из настоящей, синей же, синей, чашки.