Фэй Уэлдон - Декамерон в стиле спа

— Но вы готовы взять ее обратно? — спросила Дженис.

— Если она подпишет заявление и отнесется к этому серьезно, — ответила директриса, но вынуждена была прервать разговор, чтобы разобраться с поножовщиной (ей даже пришлось вызывать полицию).

Когда она вернулась, минут через двадцать, Дженис уже поглядывала на часы. Ей следовало быть на симпозиуме ЮНЕСКО, посвященном расширению радиовещания в Лаосе.

— Все мы теперь очень занятые люди, все работаем, — укорила директриса. — А вот если бы матери сидели дома и занимались воспитанием детей, у нас было бы гораздо меньше проблем.

— Я мачеха, — пояснила Дженис, и ей вдруг захотелось заплакать, но директриса явно не была настроена на сочувственный тон и только что-то безразлично буркнула в ответ.

— Ну что ж, мачеха так мачеха, — прибавила она. — Семейные неурядицы, это понятно. Вы приводите Элизу, и, если она подпишет заявление, мы его рассмотрим. Это ведь ее фотографию я, кажется, видела недавно в газете с отцом? Ну что ж, нашей школе нужны такие дети.

Уолдо побывал недавно на аудиенции у королевы (встреча посвящалась вопросам искусства), и его снимок с Элизой опубликовали в газете. Дженис не смогла пойти на ту церемонию, поскольку занималась симпозиумом.

Подписывать заявление Элиза отказалась.

— Да они ничему не учат нас, только деньги хотят получать, — заявила она. — Если я подпишу их гребаное заявление, они просто выбьют у государства еще больше денег.

— Элиза, я не хочу, чтобы ты материлась, — сказала Дженис.

Тут падчерица помрачнела, напомнила, что у нее есть собственная мать, а Дженис назвала ханжеской сучкой.

— Боже, какой высокий поэтический стиль! Прямо пятистопный ямб! — не удержалась Дженис, хотя следовало бы.

— Я не знаю, что за хрень ты здесь городишь, — возмутилась Элиза, понятия не имевшая о пятистопном ямбе. — Знаю только одно — ты это делаешь нарочно, чтобы досадить мне.

И Элиза попросила, чтобы ее перевели в частную школу — дескать, там в классе меньше народу и ей так будет лучше. А здесь ее уже тошнит учиться, надоело ничего не знать. Они втроем сидели за обеденным столом, и Элиза безразлично гоняла по тарелке листочек салата и помидорку.

— Но где же мы возьмем деньги на частную школу? — спросил Уолдо.

Его заработки не были стабильными: несмотря на успех и востребованность, сорок процентов дохода уходило на содержание галереи, еще сорок — на налоги. На преподавание он тратил только один день в неделю, еще подрабатывал искусствоведческими публикациями и всегда злился, что ему не хватает времени на занятия живописью.

— Дженис могла бы оплатить мою школу, — сказала Элиза. — Она же у нас жуть какая умная — деньги гребет лопатой, учит другие страны, как им жить. И родители ее богаты, как Крез, к тому же я всего лишь единственная внучка.

— А что, это мысль, — обрадовался Уолдо.

Элиза мгновенно просияла, наклонилась через стол и, утащив у отца из тарелки кусок ягодного пирога, принялась уминать его, забыв про углеводы, жиры и все остальное. Улыбаясь, она казалась на удивление миленькой. Она даже взяла себе ложечку тушеного мяса, которое Дженис извлекла из духовки. «Нет, все, наверное, образуется», — подумала Дженис, и у нее даже приятно защемило в груди от неожиданного прилива теплых чувств к приемной дочке.

Как порешили, так и сделали. Элиза пошла в частную школу, а Дженис пришлось тряхнуть мошной.

Элиза уходила на занятия в восемь. Дженис передвинула свой рабочий день на час и теперь выходила из дома в девять — начальству это, конечно, не нравилось, но что поделаешь. С восьми до девяти она нежилась в постели с Уолдо, получив возможность предаваться страсти, пусть и в ограниченное время. Уолдо теперь выглядел чуточку старше, похудел и осунулся, так что подбородок казался еще квадратнее. Портрет Элизы был завершен и куплен королевской семьей. С полотнами расставаться всегда трудно, но когда знаешь, что твоя работа украшает стены королевского дворца, расставание не так тяжело. Уолдо больше не требовал безукоризненной чистоты в доме — врач, вызванный к Дженис, когда у нее случился бронхит, предположил, что она, по-видимому, слишком перегружена по дому. Теперь к ним дважды в неделю ходила уборщица — тихая, опрятная, старательная девушка-полька.

— Будем надеяться, что папочка не западет на нее, — изрекла Элиза. — А то кто ее знает — может, еще одна мазохистка.

Дженис заметила мелькнувший кончик змеиного языка, но, стиснув зубы, промолчала.

Уолдо теперь помогал по хозяйству — покупал продукты, правда, по расчетной карте Дженис. Еду он покупал только самую дорогую, и Элиза, вознаграждая эти труды, время от времени что-то ела. Иногда Дженис казалось, что они, словно куклы, пляшут у падчерицы на веревочках. Новая школа Элизе нравилась, она даже чуточку округлилась и выглядела счастливее. Дженис чувствовала, что девочка добилась кое-каких успехов. Джо по-прежнему водила дружбу с алкашами из местной пивнушки, и Элиза редко ее навещала.

Однажды Джо позвонила Дженис.

— Сука ты проклятая! У тебя же ничего святого, семьи разбиваешь, детей крадешь. Я надеюсь, Бог приберет тебя к рукам, сдохнешь от рака совсем скоро! — Она была пьяна совершенно не в себе.

Дженис рассказала об этом звонке Уолдо.

— Прости, дорогая, что так вышло. Только не расстраивайся, думаешь, почему я с ней развелся? Она же алкоголичка, да к тому же сумасшедшая. Ну не повезло мне первый раз с женитьбой! А ты, ты просто творишь чудеса! Посмотри только на Элизу!

— И когда же вы собираетесь пожениться? — поинтересовался как-то отец Дженис.

— Как только закончится бракоразводный процесс, — ответила она.

— А ты уверена, что этого хочешь? — спросил отец. — Ты сейчас о матери не думай. Она помётана на внуках, спит и видит заполучить собственных, хотя и эта приемная девочка хороша и мы рады помочь с оплатой ее учебы. Но все-таки своим внуки совсем другое — гены есть гены.

— Конечно, хочу, чтобы мы поженились, — заверила Дженис.

Какие тут могли быть сомнения? Ей многие завидовали. Еще бы! Ведь целый год пролетел какой-то эротической дымке, и когда она засыпала на научных заседаниях, и даже нравились эти любопытные взгляды окружающих. Она стала лучше выглядеть, и знала это — молодая жена Уолдо в пору цветения настоящей и взаимной любви. Она ждала этой любви всю жизнь, этой любви и мужчину с квадратным подбородком. И, как выяснилось, ждала не напрасно.

Бракоразводный процесс наконец завершился. Теперь можно было думать, о женитьбе и следовало определиться с Элизой. Дженис не отказалась бы от настоящей свадьбы, дорогой, роскошной, с ритуалами из скрещенных мечей, рисовальных кистей или что: там принято у художников; в общем, от торжества, которого хотела ее мать. Но Уолдо решил, что подобная пышность может расстроить Элизу. Поэтому они постановили тихо зарегистрироваться в мэрии — обычная официальная церемония, чтобы после сообщать друзьям: «Ой, кстати, а мы поженились! Да, представляете? Пару недель назад». Так они сэкономили бы много денег, на это особенно упирал Уолдо, а сейчас это важно, поскольку дела у Пола шли из рук вон плохо после обвала цен на рынке антиквариата. Платить за школу Элизы становилось все труднее, да и сама девочка вела себя слишком расточительно. По-видимому, эту привычку она переняла от матери — во всяком случае, никак не от Уолдо. Правда, когда в руки Уолдо попадала платежная карта Дженис, он тоже почему-то становился расточительным — от денежек, прибереженных ею во времена холостой жизни, почти ничего не осталось. Элизина комната была нашпигована всей электронной техникой, какую только можно приобрести в магазине, и эта цифровая всячина то и дело будила Дженис по ночам. Одежду Элиза носила лишь дорогую и модную, покупала, ее в больших количествах и переодевалась по нескольку раз в день. Дженис попыталась урезать ее в тратах а за неделю до заключения брака (свадьбой она бы это назвать не отважилась) с ужасом обнаружила, что Элиза, стащив ее платежную, карточку, потратила почти все — остались какие-то жалкие семьсот фунтов.