Фэй Уэлдон - Декамерон в стиле спа

О тюрьмах я знаю больше других, потому что, когда Лукаса в Соединенных Штатах чуть не упекли за решетку за подлог, я была вынуждена нанять ему адвоката. Лукас — это мой муж… то есть был моим мужем. А я… я была его Трофейной Женой. Трофейные Жены не просто обычные зазнобы — это или женщины, добившиеся собственных больших успехов в карьере, или толковые персональные помощники, прилагающие постель к списку рабочих обязанностей, за что наградой им бывает церемония бракосочетания.

Мне и в голову не могло прийти, что не Лукас, а я сама окажусь в конечном счете за решеткой. А загремела я туда по его милости.

Я давно заметила — Сколько ни делай людям добро, а благодарности никакой. Я бы даже сказала: добро наказуемо. Зато, что я предупредила начальство афинской тюрьмы «Коридаллос» о назревающем бунте, меня заподозрили и обвинили в его подготовке и в подстрекательстве. Они просто не могли постичь, что заключенный способен руководствоваться соображениями всеобщего блага. Как и я не могла поверить, что Лукас так обошелся со мной после стольких лет нашей настоящей, казалось бы, любви. Но мужчины отличаются от женщин, они иначе устроены. Уж если мужчина решит, что ты не нужна ему больше в качестве жены, то это и будет конец. Он уже не помнит, что было между вами — ни принесенных тобой жертв, ни удовольствий, которые вас когда-то сближали. Признает только ту, кто в настоящий момент делит с ним постель, хлопочет у плиты и окружает его женской заботой. Если на текущий момент исполнительницы на эту роль не имеется, он быстро ее найдет. Женщины не так рациональны. Вот пусть и ищут себе хорошего адвоката при первых признаках надвигающейся катастрофы.

— Ой, как я рада, что, оказывается, не знаю всех этих вещей, — заметила бледная миниатюрная худышка в телесного цвета бикини, дрожавшая от холода на мраморном бортике бассейна. — А то бы я просто умерла от расстройства. — Выглядела она года на двадцать два, позже мы прозвали ее Маникюршей. При ней состояла ужасающих габаритов телохранительница по имени Кимберли — вооруженная плечистая бабища с квадратной челюстью и на удивление умильным лицом. Она время от времени выходила из тени, чтобы накинуть на плечи своей подопечной норковую горжетку — только лишь для того, чтобы убрать ее после первого кивка.

— Об этом не стоит волноваться, — успокоила Трофейная Жена. — Со временем приходит и опыт, и умение разрешать подобные ситуации. Как только меня выпустили из «Коридаллоса» в Афинах десять дней назад, я сразу же рванула сюда, в «Касл-спа». Когда я изучала историю искусств, моей специализацией было творчество Берджеса и прерафаэлитов. Я знала об этом замке понаслышке, но никогда не посещала его. Нам, трофейным женам, всегда сложнее — мы должны много знать и все схватывать на лету. Новый брак — это каждый раз новая область знаний, будь то Голливуд, банковское дело, лошадиные скачки, бухгалтерия, искусствоведение или полярные исследования, и мы не можем позволить себе проявить невежество, нам редко выдается возможность просто посидеть в тишине и покопаться в этом вопросе. Даже сейчас я не могу себе позволить даром терять время. Время — враг женщин, а мне надо строить свою жизнь. Разве что десять дней — так я решила. Всего каких-то десять дней после того, что мне довелось пережить, и перед тем, что меня еще ждет. Нет, это, я считаю, вполне оправданно!

С завтрашнего дня я начинаю заниматься своим телом, которому давно недостает профессионального ухода. Прежде всего я покрашу волосы и сделаю стрижку. И обязательно педикюр! В тюрьме у нас по ногам бегали тараканы. Представьте, какое удовольствие находиться здесь, где есть воздух и простор, возможность отдохнуть, здоровая пища, а главное — покой. Самая ужасная вещь в тюрьмах — говорю для тех, кто не знает, — это вечный, непрекращающийся шум, крики, визги, вопли, эхом разносимые по коридорам; телевизор и радио, орущие из всех камер и настроенные на разные каналы. Вечная вонь, несъедобная пища в пластиковой посуде, и самое гнетущее — этот отвратительный бетон повсюду. Вот камень имеет поверхность, глубину, какое-то разнообразие — одним словом, эстетические свойства, а бетон нет. Природа создает только красивое и естественное, но человек, преследуя карательные цели, предпочитает уродовать вещи. Лишь немногие творцы-художники во все времена пытались бороться с тем убожеством, каким окружает себя человечество. Примером такого протеста как раз и служит этот замок — творение Берджеса. Мраморный бассейн, кафель на стенах в восточном стиле, обсидиановые колонны, библейские звери — это ли не чудо, не совершенство? И как отличается от того, на что натыкался мой глаз в «Коридаллосе»! Вот оно, великолепие во всей своей абсурдности! И мы, крохотные создания плоти, слабые и ранимые, постигаем благодаря Уильяму Берджесу это величие, простирающееся от безграничных глубин Вселенной до лабиринтов микрокосма. Впрочем, я, кажется, отвлеклась. Может, я утомила вас или смутила? Я прямо чувствую на себе взгляд Лукаса, призывающий меня умолкнуть. Сколько раз на обедах и приемах я увлекалась точно так же, как сейчас, и ипподромные маклеры со своими женами или владельцы игорных домов со своими свистушками-любовницами — Лукас в силу своей деятельности вращался в подобных кругах — удивленно таращились на меня, и я умолкала, виновато улыбаясь. Мне следовало быть осторожнее. Тогда мы, возможно, до сих пор были бы вместе.

Среди дамочек, рассевшихся по кругу, прошелестел одобрительный ропот, хотя на некоторых лицах я заметила озадаченное выражение. Я и сама являюсь большой поклонницей Уильяма Берджеса, но умею сдерживать свой пыл. В ее же словесном порыве чувствовалась заметная доля отчаяния. Но я все же вернулась к своему первоначальному мнению о ней — уж больно хорошо она выглядела для человека, только что вышедшего из тюрьмы.

— За два года в «Коридаллосе» мой круг общения составляли по большей части несчастные жертвы работорговли, обманутые девчонки, оставшиеся в чужой стране без документов и за это арестованные. В такой компании не больно-то разговоришься на любимые темы. Во-первых, там мало кто: мог изъясняться на английском, да и интерес был только один — обмен информацией, а не идеями. Быстро усвоив зачатки румынского, албанского, и болгарского и неплохо зная греческий, я поняла, что это относится к большинству обитателей тюрьмы. Только информация и никаких личных соображений. Язык сам по себе не представляет проблемы, другое дело, что у остальных в голове. Обычно не то, что у тебя. И все же, как я заметила, куда бы ни занесло человека, всегда найдется хотя бы один или двое со сходными мыслями. Ведь как устроена женщина — сев на мель в чужом и страшном месте (но прихоти судьбы, коей стала для нее любовь), она не будет отчаиваться, потому что рядом в этой лодке окажется кто-то еще. В самых омерзительных трущобах всегда найдется некто, способный к истинному размаху мыслей. Кто-нибудь там непременно вас поразит — примитивный невежа окажется дарвинистом, а краснорожий владелец пивнушки — страстным поклонником Шопенгауэра.