Мария Нуровская - Святая грешница

— У меня достаточно сюрпризов и без тебя, — отмахнулся он, а потом кивнул на меня. — Если на кухню, то нам не требуется.

— Она хочет работать.

Толстяк смерил меня взглядом и скривился.

— Это еще совсем ребенок.

— Она хочет, — защебетала женщина, а потом приказала: — Подойди поближе.

Одним движением она распустила мне волосы. Мужчина взял прядь и минуту разминал ее пальцами, как бы проверяя толщину. Потом неожиданно провел ладонью по моей груди. Я резко вырвалась и отскочила от стола.

— Ты что, шутить со мной вздумала, Вера? — разозлился он. — Убирайтесь вон!

— Я знаю три языка. Английский, французский, немецкий, — выпалила я, несмотря на то что соседка приказала мне молчать.

Толстяк коротко рассмеялся. Затем серьезно спросил:

— Немецкий хорошо знаешь?

— Хорошо.

Минуту подумал и поманил пальцем.

— Иди-ка сюда. — Когда я неуверенно приблизилась, он строго произнес: — Я, конечно, мог бы тебя взять, но капризных не люблю.

— Я… я буду хорошо работать, — пробормотала я, чувствуя, что вот-вот хлынут слезы.

Он приказал мне выйти и подождать в коридоре.

Их беседа с Верой продолжалась довольно долго. Потом она наконец появилась, и мы направилась к выходу.

— У тебя есть какой-нибудь парень? — спросила она.

Я покраснела до корней волос, но ответила утвердительно. В тот момент я подумала об одном из студентов отца, о той неуловимой ниточке, что существовала между нами.

— Иди к нему. Хоть воспоминания останутся.

— Он за Стеной.

Лицо Веры вытянулось.

— Долбаный ариец, — мстительно прошипела она. — Не смог тебя взять, теперь из-за этого ты будешь иметь много проблем.

— Почему? — не поняла я.

Она буквально остолбенела посреди тротуара.

— А ты не понимаешь почему?

— Понимаю, но… — Я испуганно замолчала.

— Ну и какая это, по-твоему, работа? — вызывающе спросила она.

— С мужчинами.

— С мужчинами, с мужчинами, — повторила Вера, передразнивая меня, — но что с мужчинами?

Я молчала.

— Хорошенькие дела… Рассчитывать не на что, — вслух размышляла женщина. — Еще недели две, и ты будешь выжатой тряпкой. Или сейчас, или никогда.

— Сейчас, — ответила я.

Она не на шутку рассердилась:

— Послушай, детка. Если у человека нет ничего другого, он продает себя. Понимаешь? Или сдыхает на улице, как этот. — Вера показала на лежащий под стеной труп, из разорванных штанин высовывались темные, высохшие до костей стопы. — А знаешь, что значит продавать себя? Ты должна позволить тому, у кого деньги, засунуть руку тебе в трусы, а потом снять их, а потом, чтобы он лег на тебя. Или … в общем, что он захочет… Говорить дальше?

— Нет. — Я почувствовала, как все вокруг поплыло.

Она по-прежнему смотрела на меня с жалостью, но в ее глазах уже появилась теплота. Она видела во мне соратницу, которая преодолела первую ступень посвящения в тайну и готова была идти дальше.

— Нужно придумать, как тебя подготовить к работе, — взяв меня под руку, произнесла Вера.

Когда я вошла в комнату, папа дремал в кресле. Я неожиданно заметила, как он состарился за последнее время. И без того невысокий (я была на голову выше его), теперь он будто весь сжался, сгорбился, голова втянулась в худые плечи. Сразу видно, что этот человек морально сломлен.

Посмотрев на меня, отец усмехнулся:

— Как дела, Эля?

— Все в порядке, — ответила я, и к горлу неожиданно подкатился комок. — Буду работать по вечерам, потому что днем мои ученики заняты.

— Это хорошо, очень хорошо, — обрадовался он.

Я прижалась к нему. И в этот момент подумала, что мы как бы поменялись ролями. Теперь он был моим ребенком, и я должна его оберегать настолько, насколько смогу. Я вытащила из сумки буханку хлеба, которую получила в качестве задатка. Мы поделили ее поровну. И через мгновение от буханки остались одни воспоминания в виде маленьких крошек на столе.

Отец поднял на меня глаза и извиняющимся тоном произнес:

— Вот мы и съели все.

— Хорошо, теперь будем сыты, — отрубила я с какой-то гордостью в голосе.

И я действительно была горда собой, что, несмотря ни на что, не отказалась от этой работы. Верин рассказ показался мне страшной сказкой. Но это была правда. Ночью я не могла заснуть, думая о том, что же принесут мне ближайшие дни. В какое-то мгновение я положила руку на живот, спустилась ниже. Я дотрагивалась до своего тела со странным чувством. Мне так мало было известно о взрослой жизни. То, что существовало между мной и студентом отца, было чем-то едва уловимым, недосказанным. Напоминающим шелест листьев перед бурей.

Вырастет ли когда-нибудь это дерево моей жизни? Или я побеждена до конца. «Победа» — подходящее слово. Победа над собой, над своим страхом была одновременно и поражением, даже не знаю, детства или уже юности. В свои шестнадцать я еще не созрела физически, но интеллектуально была на высоте. Мое участие в дискуссиях отца со студентами что-то ведь означало! Но наверняка не многое, если говорить о практике. В этом смысле Вера уже давно окончила «университет», в то время как я еще была в «первом классе начальной школы».

На следующий день она шепнула в кухне, что вечером я должна выйти из дома первой, а она за мной. На улице Вера объяснила мне, что мы направляемся к ее жениху. Я ни о чем не спрашивала, обрадовавшись, что этот день еще не настал… Вера подозвала рикшу. И вскоре мы оказались на другом конце гетто, где жила самая нищета. Мы вошли в полуразрушенный дом, с виду необитаемый. Вера без стука открыла дверь в какую-то комнату, похоже, кухню. В углу под окном старец с длинной седой бородой совершал молитву, в кровати лежала молодая, очень худая женщина, а посредине на цементном полу играли грязные дети. На их изможденных лицах выделялись только белки глаз и зубы. Вера провела меня дальше за занавеску, где находилось захламленное помещение. Здесь стояла железная кровать с серой от грязи постелью. Молодой мужчина в мундире полицейского пил за столом самогон из стакана. Несмотря на то что он не казался пьяным, я почувствовала неожиданный страх и желание убежать.

Вера поцеловала его в щеку.

— Ну вот и мы, — сказала она, явно обрадованная встрече.

Мужчина посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на Веру.

— Это она? — спросил он.

— Она, — с готовностью подтвердила Вера.

— Ты, наверное, чокнулась. Это же ребенок!

— Нет, Натан, — запротестовала Вера, — со вчерашнего дня она уже женщина.

— Тогда я зачем нужен?

— Ты только окажешь ей маленькую услугу. Спасешь от голодной смерти. Ее и старичка-отца.

Я очень удивилась, что папа представлялся ей стариком, ведь ему было только пятьдесят лет.

— По крайней мере, она хоть знает, зачем пришла сюда?