Вера Колочкова - Не спорьте со счастьем

– Сейчас патрульная машина как раз по вызову на вашу улицу пойдет. Идите скорее, а то не успеете! – будто подтолкнул ее взглядом милиционер.

Потом, переведя глаза на Дилю, произнес устало и равнодушно:

– Теперь с вами разберемся, гражданка Салохова. Регистрации, как я понял, у вас на сегодняшний день нет.

– Нет. Уже нет, – грустно подтвердила Диля.

– И срок пребывания закончился.

– Да. Закончился.

– И разрешения на работу вы не оформляли. Теперь, стало быть, еще и на краже попались.

– Нет! Я ничего у этой женщины не крала! Честное слово! Я вообще никогда и ни у кого… Ни разу в жизни… Что вы…

Закипевшие в носу, в глазах, в горле слезы не дали ей договорить, да и ни к чему это было, наверное. Слишком уж у милиционера вышло наружу то самое выражение лица – особое. Никаких эмоций не отображающее, кроме, пожалуй, некоторой брезгливости к ее слезам и незаконному статусу мигрантки.

– Ладно. Все равно мне вас полагается задержать до выяснения обстоятельств.

– Каких обстоятельств? Я ничего не украла!

– Вот следователь придет, разберется и все выяснит. Может, и отпустит вас под подписку до депортации. А может, и административное выдворение оформит… Хотя это вряд ли. Это если ваше участие в краже личного имущества не докажут.

– Отпустите меня, пожалуйста… – коротко всхлипнув и понимая уже, что никуда ее не отпустят, в отчаянии прошептала Диля. – У меня ребенок у знакомых оставлен, он же меня потеряет, перепугается… Ну, можно мне хотя бы позвонить…

– Что ж, звоните. Это не воспрещается, один звонок можно хоть кому сделать, – вдруг ни с того ни с сего решил свеликодушничать милиционер, отыскивая среди ее вещей телефон. И было непонятно, что он имел в виду под этим «хоть кому». То ли не важно, русским является задержанный или таджиком, то ли все равно, какому абоненту этот звонок будет адресован.

Илхом сразу же взял трубку, после первого же звонка. Прокричал радостно:

– Эй, точик, ты где? Может, тебя встретить? Поздно уже!

– Илхом, я в милиции… – почему-то загораживая ладошкой трубку, сдавленно проговорила Диля.

– Где?!

– В милиции!

– Ай, как же так… Ну как же так, женщина, у тебя же регистрации нет, срока пребывания больше нет… Ай, женщина! Чтоб тебя! А как так получилось, точик?

Голос у Илхома был очень расстроенным, и снова захотелось плакать, но она сдержалась из последних сил, проговорила торопливо:

– Долго рассказывать, Илхом! Я не смогу тебе больше позвонить! Ты… Ты подержи у себя Алишера, ладно?

– Да без вопросов, точик…

– Ты… скажи ему, чтобы он меня ждал! Чтобы не волновался. Я… обязательно за ним приду… Обязательно… Он знает, пусть ждет меня!

– Ты только держись, точик. Плакать не надо. А за Алишера не волнуйся, пожалуйста. Если депортировать будут, без ребенка не имеют права. Ты им так и скажи! А я постараюсь что-нибудь для тебя сделать… Ты в каком отделении находишься?

– Кажется, в Октябрьском… Да, в Октябрьском!

Милиционер тут же вскинул на нее голову, посмотрел подозрительно, и Диля, вздрогнув, непроизвольно нажала на кнопку отбоя, быстро протянула ему телефон:

– Спасибо…

– Да не за что. Завтра следователю обязательно про ребенка скажите. Его надо будет в бумаги вносить, если миграционная служба распоряжение на депортацию оформлять начнет.

– А без него меня не отправят?

– Нет. Не отправят. – Он встал из-за стола, открыл дверь, прокричал в глубину коридора: – Василюк! Зайди!

Через минуту чернявый плотный милиционер Василюк, дожевывая что-то на ходу, вел ее по длинному коридору, гремя связкой ключей на спущенном с выпуклого пуза поясе. Открывая железную дверь с окошком, скользнул по ее лицу взглядом и отвернулся равнодушно, будто ее заплаканным лицом сильно разочаровавшись. Диля ступила за порог, огляделась. Дверь лязгнула у нее за спиной, закрываясь, и противный тошнотворный холодок, едва задержавшись внизу живота, начал подниматься кверху, парализуя остатки воли. Она стояла, не трогаясь с места, разглядывала почти равнодушно серое жалкое пространство, сплошь состоящее из двухъярусных железных кроватей, насыщенное запахами еды, немытого тела, тоски и тревожного ожидания.

– Чего стоишь? Думаешь, под твою задницу лежанка сама подъедет? – подняла голову с плоской подушки одна из женщин. – Вон койка свободная, наверху… Белье, наверное, только утром принесут.

Взобравшись на твердую лежанку, Диля подтянула коленки к подбородку, ткнулась лицом в серую подушку без наволочки. От подушки пахло хозяйственным мылом и карболкой, и этот медицинский запах вдруг напомнил ей о недавнем совсем прошлом, о папиной больнице, о девочках из регистратуры, о маме, которая ждала с ужином дома, о персиковом дереве во дворе, неизменно дарящем розовое весеннее цветение и летние оранжевые, как маленькие солнца, наполненные соком плоды. Как же хорошо жила она там, в Душанбе… Как жаль, что ничего этого больше нет! И ехать, то есть, говоря местным милицейским языком, депортироваться и административно выдворяться, ей больше некуда. И жить тоже негде. А жить – надо. Там, у Илхома, Алишер ее ждет…

– Эй… Ты плачешь, что ли? – почувствовала она на плече прикосновение чьих-то пальцев.

Диля тронула себя за лицо – правда, мокрое. Наверное, она забылась и заснула и заплакала во сне нечаянно.

– Хочешь чаю? – снова прошелестел снизу женский голос.

Подняв от подушки голову, она увидела перед собой лицо нестарой еще таджички. Коричневая, будто слегка дубленая кожа, сросшиеся черные брови, два металлических зуба блеснули в улыбке, цветастый шелковый платок на голове узелками назад.

– Спускайся давай, чаю попьем… У меня хороший, зеленый. А кипяток здесь всегда есть.

Чаю, несмотря ни на что, и правда хотелось. Горло, казалось, совсем пересохло от слез, требовало спасительной горячей влаги.

– Садись на мою койку, она как раз под твоей. Держи кружку, – тихо прошептала женщина. – Ты ведь тоже таджичка, да? – спросила она уже по-таджикски, осторожной кошкой садясь рядом.

– Нет. Я только по паспорту таджичка. А впрочем… – на секунду задумалась она, нахмурившись. – Да, я таджичка! Конечно же таджичка. И по паспорту, и вообще. Хотела быть русской, но не получилось…

– Ты красивая, точик! – снова тронула ее за плечо женщина сложенными в щепоть пальцами. – Как тебя зовут?

– Диля. Дилфуза. А вас как?

– А меня – Назира. А ты здесь как оказалась, Дилфуза?

Диля жадно сделала большой глоток чаю, оторвалась от кружки, задумчиво пожала плечами. Не хотелось ей про себя ничего рассказывать. Не хотелось, и все. Потому дипломатично ответила вопросом на вопрос:

– А вы как?

– Да что я… Со мной все ясно. Я перевозчица, таскаю туда-сюда травку. А иногда и что позлее.