Наталья Лукьянова - На краю печальных истин

– Лера, Лерочка, – закричал он в трубку, – ты где? Что случилось?

– Валечка, ты здоров? Что значит, где я? – услышал он спокойный и, как всегда, уравновешенный голос жены. – Я в санатории. А по какому поводу ты так нервничаешь, вопросы какие-то странные задаешь? – несколько обеспокоенно поинтересовалась Лера.

Чубов едва не потерял сознание. Что происходит? Что за замкнутая цепь странных и необъяснимых событий? Получается, что про похитителей и вымогателей он все выдумал. Никто и ничто Лере не угрожает, ведет она себя естественно, безмятежно и точно таким же естественным образом продолжает нагло врать и водить его за нос. Волна ярости захлестнула Чубова. Водевильный простак в шутовском наряде, вот он кто. Выдумал целую детективную историю только ради того, чтобы поверить в невиновность любимой.

– Как цыгане? – едва сдерживая приступ бешенства, поинтересовался Чубов у жены. Ничего, он пока подыграет этой великой мастерице перевоплощений, а там будет видно, что делать дальше. Пусть будет уверена в собственной безопасности. Не спугнуть, главное – не спугнуть. Он не пожалеет ни сил, ни времени, если понадобится, и жизни не пощадит, чтобы во всем разобраться.

– Ты знаешь, я не пошла на концерт.

Сколько он ни напрягался, сколько ни пытался услышать что-нибудь необычное в безмятежном голосе жены, как ни ждал, что она выдаст себя неверным словом или фальшивыми интонациями, все усилия были напрасны. Все как обычно. Ни страха, ни смятения, ни капельки волнения.

– Что так? – Чубов выдавливал из себя простые слова с жутким усилием.

– Настроения не было, да и жанр особо не привлекает.

– И как вечер провела? – Как ни старался, сарказму в вопросик подпустил, уж очень тяжело было удержаться.

– Прекрасно. Соседки не было, никто не мешал. Валялась, телевизор смотрела, журнальчики листала. – Многое можно было бы отдать, чтобы подсмотреть, где и с кем она валялась и какие журнальчики листала. – Знаешь, я, наверное, пораньше вернусь домой. Курс лечения закончу, а больше не вижу смысла здесь оставаться.

– Ты позвони, я тебя встречу, – еле выдавил он из себя приличествующие моменту слова. Далось ему это с неимоверным трудом. Горло сводило противной судорогой, руки дрожали, как у алкоголика. Ему хотелось кричать, возмущаться, он был вне себя от бешенства.

– Валентин, я же понимаю, как ты занят. Не волнуйся. До Москвы ехать всего ничего, а на вокзале я возьму такси.

Все правильно, логично и вполне разумно. Впрочем, как всегда. Придраться не к чему. Молодец девочка, отлично. Проводит весело время с любовником, пока он тут сходит с ума. А потом вернется домой, словно ничего не случилось. На вокзале будет прощаться с кавалером на месяц. Потом пострадает пару часов в электричке, красота, да и только. Все выверено с точностью до миллиметра. Только понять бы, за что ему это? Неужели за доверие и любовь? Как же несправедливо все устроено в мире.

Выдавив из себя дежурное «пока», забыв про «целую», Чубов упал головой на руль. Он забыл про время, про работу, про друзей. Он забыл про все. Почему он ничего ей не сказал? Да потому, что он знает точно, что не сможет без нее жить. Она – единственный смысл его жизни.

Лера держалась из последних сил. Ей впервые в жизни приходилось врать, изворачиваться с изощренной хитростью, соблюдать звериную осторожность и балансировать не хуже цирковой артистки под куполом цирка без страховки. Страх – вот что сейчас руководило ею. Короткое, всего-то пять букв, но какое по своей сути жуткое и емкое слово. Она не привыкла вести двойную жизнь, для нее такое поведение было противоестественно, неприемлемо, но ей приходилось это делать. И самое ужасное, что она не видела выхода из создавшейся ситуации. Сколько это может продолжаться и чем все закончится? Почему в свое время она не открылась Валентину? Все ее самостоятельность проклятая. Была уверена, что покончила с прошлым, а это самое прошлое самым подлым образом вылезло и связало по рукам и ногам.

Она очень хорошо помнила то лето, когда обрела мать. Это была самая счастливая пора в ее жизни. Ничто не могло сравниться с ощущением, что она теперь не сирота, не интернатовская. У нее есть мама! Их на белом свете всего две родные души, связанные кровными узами. Но это все равно семья, пусть и маленькая. Лерочка не чувствовала земли под ногами от свалившегося на нее счастья.

А как была рада за нее Алла Игоревна. Она прослезилась, когда обо всем узнала, обняла девочку и крепко ее расцеловала. Они вместе смеялись и даже немного всплакнули от счастья. Алла Игоревна без всяких лишних разговоров с легкой душой отпустила Лерочку в отпуск, пожелав ей на прощание счастья и удачи, даже подарок умудрилась приготовить. Принесла из дома целый ворох одежды. Как Лерочка ни отнекивалась, заведующая заставила ее взять вещи.

Вместе с мамой они вернулись в заброшенное деревенское жилище и принялись отмывать, чистить, скрести, красить целыми днями свой домишко. Девочка не жалела ни сил, ни времени для того, чтобы навести порядок и придать комнатам жилой вид, создать мало-мальский уют. Усилия не прошли даром, скоро дом приобрел довольно ухоженный вид.

Мама чувствовала себя не очень хорошо. Она с энтузиазмом хваталась за дела, но довольно быстро утомлялась, начинала часто и прерывисто дышать, кожа ее бледнела и приобретала сероватый оттенок. В такие моменты она виновато улыбалась дочери и уходила прилечь. Леру эти приступы неожиданной слабости очень волновали. Она много чего повидала в больнице и хорошо понимала природу такого самочувствия. Всерьез стала подумывать о том, что осенью она непременно поговорит с Аллой Игоревной и положит маму в больницу на обследование.

Девочка оберегала маму от лишних забот, как могла. Она заставляла ее отдыхать почаще, из скромных запасов старалась приготовить что-нибудь вкусненькое. Больше всего на свете Лерочка боялась потерять мать во второй раз. Они как будто поменялись ролями. Не мать ухаживала за своей кровиночкой, опекала ее, а наоборот. Основную часть забот по дому Лерочка с легкостью, не задумываясь, взвалила на свои детские плечи. Это вовсе не мешало ей чувствовать себя самой счастливой на земле.

Несмотря на то что вокруг бушевал июнь и огородом было заниматься поздновато, Лера умудрилась раздобыть у соседей рассаду и посадила помидоры, огурцы, перец, зелень. Казалось, в этой маленькой девочке, которую жизнь не жалела, бил фонтан энергии. Однажды она съездила в город, купила десяток цыплят и своими слабыми ручонками соорудила подобие загородки у полуразвалившегося сарайчика для желтых питомцев.

По вечерам, накинув на плечи что-нибудь потеплее из одежды, дочь с матерью сидели на бревнышке у дома, любовались закатом. Было так хорошо, нежность и счастье обволакивали душу. Слова были не нужны, они были лишними и только нарушили бы очарование для людей, которые обрели друг друга через столько лет страданий. Когда становилось совсем темно, шли домой, долго пили чай с сухариками и ложились спать. Они никогда не говорили о прошлом, Лерочке не приходило в голову упрекать мать за то, что она ее бросила, лишила детства и обыкновенного счастья. Девочка не желала знать, где все эти долгие годы носило ее дорогую маму, она считала, что не вправе осуждать ее. А маме в силу многих обстоятельств и крайне ветреного характера не приходило в голову поговорить откровенно с дочерью, покаяться, попросить прощения. Ей и так было неплохо. Это Лера млела от счастья и необыкновенной радости, а в сознании мамы Веры больших изменений не произошло.