Наталья Лукьянова - На краю печальных истин

– Ты, старая сволочь, выбирай. Желаешь сейчас сдохнуть или еще помучаешься? – процедил сквозь зубы Чубов. Он впервые в жизни понял, как просто убить человека. Самое страшное было в том, что хотелось немедленно, без суда и следствия убить, раздавить гадину, смести с лица земли эту мразь. Руки ох как чесались. Но он не имел на это права, ему необходимо было докопаться до истины, чтобы спасти Леру, вернуть ее к жизни. А эта старая сволочь, как ни грустно, была единственным шансом доказать жене, что она ни в чем не виновата и никому ничего не должна.

Неожиданно старик скорчил плаксивую гримасу и захныкал. Чубов с отвращением смотрел на гротескное лицо старого, морщинистого фавна и вдруг понял, что тот пьян совершенно и ничего не соображает. Валентин Иванович встряхнул как следует высохшее, старое тело и прорычал:

– Кто эта женщина, отвечай! А то убью!

– Кто-кто? Дочь евойная, вот кто, – еле ворочая языком, выговорил старик и показал пальцем на Валерию.

Та тихонько застонала. Сердце Чубова чуть не разорвалось от этого тихого, безнадежного стона.

– Сколько ей лет? Когда родилась? Показывай документы! – приказал Чубов и еще раз, от всей души, встряхнул старого алкаша.

– Какие на хер документы? Родила сучка твоя подзаборная дитя нагулянное во грехе и бросила на произвол судьбы, как котенка слепого. Вся в свою мамашу удалася, такая же простигонка, прости господи. А я девку чужую вырастил, я! Выходил, и сейчас за ней хожу. Вишь, какая получилась-то. Болезная очень, неказистая. – Старик неожиданно начал противно всхлипывать. Слова он произносил с трудом, алкоголь сделал свое дело, язык ворочался еле-еле.

Чубов понял, что правды от пьяного старика не добьется никогда. С больной разговаривать бесполезно. Она вообще ни на что не реагирует. Приняла дозу, сложила свои толстые отекшие руки на грязном столе, уткнулась в них головой и почивает как ни в чем не бывало. Чувствуется, что не в первый раз. И не ведает, счастливая, какие тут разгораются страсти из-за ее персоны. Валентин Иванович разжал руки, старик выпал из них кулем, неловко боком присел на край лавки, потом сполз на пол, матюкнулся грязно и мгновенно заснул.

Чубов подошел к жене. Жалость к любимой женщине его душила. Чувство вины захлестывало. Как он мог подумать о своей жене плохо? Сколько пришлось перенести его девочке, подумать страшно. А он ослеп, оглох, отупел в один миг от мучительной ревности, потерял голову, тешил свое уязвленное самолюбие. Нет ему прощения.

– Лерочка, собирайся. Снимай эти уродские галоши. Вот твои кроссовки, обувайся. Нам не надо здесь оставаться. Поехали отсюда.

В ответ отчаянный, затравленный, виноватый взгляд, как у больного звереныша. Невыносимо, она где-то в запределье, со своей болью, без него, одна. Как в интернатовском детстве.

– Ты рассказывала мне о враче, Алле Игоревне, помнишь?

Чубов и не подозревал, что способен на такие интонации. Страх за жену, за себя, за годы счастливой жизни, которые он не желал отдавать за просто так, диктовали правильный тон. Он не собирался сдаваться. Теперь, когда он понял, что жена не изменила их любви, что она нуждается в помощи, он готов был грудью лечь на любую амбразуру.

– Мы сейчас поедем в райцентр, найдем твою замечательную заведующую. Она не будет лгать. Ты убедишься, что весь этот кошмар – сплошная ложь и откровенный шантаж. Эта бабища не может быть твоей дочерью. Посмотри на это чудовище. Как ты могла в это поверить? Ты слышишь меня? – Чубов говорил и говорил только ради того, чтобы вывести жену из столбняка. Ему схема была ясна абсолютно, он ни на секунду не сомневался, что вся эта история – виртуозная комбинация, конструкция, созданная жадным воображением старого урода, почуявшего вкус легкой наживы. Только как объяснить Лерке, что ее развели и пытаются выжать все соки, чтобы обеспечить себе отличную алкогольную старость? Учитывая ее порядочность, строгое отношение к мелочам, это мог сделать любой аферист.

Лера непонимающим взором смотрела на мужа. Сколько боли и отчаяния в этом несчастном взгляде, сердце кровью обливается.

– Лерочка, нам нужно ехать, ты слышишь? Ты меня слышишь? – Чубов взволновался не на шутку. Мало того что вокруг одни сумасшедшие, он никак не может достучаться до собственной жены. Чувство собственной вины перекрыло у нее остальные инстинкты. Она поддалась на провокацию и стала заложницей ситуации. Она решила, что должна и этим убогим, и Небу, и всем вокруг. Бедная замороченная и истерзанная Лерочка. Он обязан открыть ей глаза, чтобы жизнь снова стала простой, счастливой и спокойной.

Она что-то бормотала о том, что ей надо навести порядок в доме, приготовить еду… Какая чушь несусветная…

– Лерочка, – Чубов положил руки жене на плечи, – послушай меня, дорогая. Давай поступим следующим образом. Мы сейчас съездим в райцентр, навестим Аллу Игоревну, ты помнишь Аллу Игоревну?

Отлично, глаза жены, по крайней мере, стали похожими на обычные. Внимательный, вполне осознанный взгляд, что-то внутри блеснуло.

– Вот, правильно, мы навестим твоего замечательного доктора, пообщаемся. А потом вернемся обратно и все успеем. И уберемся, и печку натопим, и еды приготовим. Я помогу тебе, хочешь?

Лерочка согласно кивнула, чем очень обрадовала Валентина Ивановича. Наконец пробудились хоть какие-то человеческие реакции. Он уже серьезно начал волноваться за душевное состояние жены.

– Давай, моя хорошая, а то поздно уже. Отсюда еще выбраться надо каким-то образом, добраться до райцентра, найти Аллу Игоревну, пообщаться, а потом еще и вернуться обратно. Ты не знаешь, у кого-нибудь из здешних аборигенов машина имеется?

– Если только у батюшки, – тихо отозвалась Лера.

– Отлично, ты собирайся, а я пока займусь транспортными проблемами. – Чубов взглянул на жену, которая опять потеряла всякий интерес к происходящему, и передумал. – Ты готова? – довольно строго спросил он у Леры.

Та подняла на мужа несчастные глаза и кивнула. Да, дела совсем плохи. Ничего себе готова. Кроссовки как валялись рядом, так и валяются, на ногах все те же дебильные галоши. Ему лично наплевать, он ее и в лаптях готов вывести хоть на Красную площадь. На ней любой наряд выглядит как от-кутюр. И не галоши его смущают, а ее полная неадекватность. Что же сделали эти гады проклятые с его любимой? Он готов рвать, метать, распылить на мелкие кусочки всю эту породу люмпенов, будь они прокляты, трутни поганые! Но это сейчас не главное, с этим успеется.

Чубов заставил Леру подняться, вывел ее из дома почти силком, усадил на бревно и рванул, как спринтер, в сторону небольшой сельской церквушки, купол которой маячил в дальней стороне. Спасибо, что местный батюшка оказался вполне разумным и вполне вменяемым мужиком. Через десять минут Валентин Иванович, как заправский герой из боевиков, с жутким скрежетом затормозил, рискуя угробить потрепанную «копейку» еще до того, как она выполнит свою миссию, у поваленного плетня. Сердце выскакивало из груди от одной мысли, что Лера не послушает его и опять вернется в этот дом разбитых надежд. Нет, сидела, как послушная девочка. Чубов обнял жену, помог ей подняться, кажется, она растеряла последние силы, усадил ее в машину, повернул ключ зажигания и ударил по газам. Выручай, отечественная промышленность! Мертворожденное дитя АвтоВАЗа не подвело. Машина взревела, как молодой мустанг, и рванула с места в карьер, как настоящая.