Ольга Горовая - Дни и ночи

Сам напросился, в принципе. Правда, его никто не предупредил, что за это занятие полагается бонус в виде спящей Саши, удобно устроившейся на его плече. Она, наверное, и не заметила, как стала проваливаться в дрему, Тимофей почти не сомневался в этом. Слишком резко прервалась Саша, практически на полуслове. Вот только рассказывала, как они с Юлей сдавали экзамен по топографической анатомии на третьем курсе, и умолкла. А когда Тимофей повернулся, чтобы уточнить, так что же было дальше — увидел, что она спит.

Ему хотелось повернуться и коснуться губами ее лба, или волос. Даже не поцеловать, просто прикоснуться, ощутить тепло. И все.

Но он сидел ровно, понимая, что если человек уснул в настолько неудобной позе, значит его действительно вымотали. И если вспомнить, во сколько Саша просыпалась все это время — ничего тут не было удивительного. Пусть отдыхает, он готов был терпеть столько, сколько понадобится.

Дик тявкнул, прервав мысли Тимофея. Пришлось шикнуть на резвого щенка, опасаясь, что тот разбудит свою хозяйку. Виновато поджав хвост, что было видно в отсветах лампы, оставленной включённой ими на кухне, Дик улегся около своей конуры. А Тимофей задумался о том, насколько замечательным оказался сегодняшний день. Куда лучше, чем он мог представить себе, наливая вчера вечером в стакан водку.

Саша непроизвольно поерзала, пытаясь, видимо, устроиться удобней, и ее губы вместе с кончиком носа оказались вжаты в его шею. Тимофею стало как-то резко жарко, пусть он и понимал, что ничего такого не было. Но тело отчаянно желало заполучить ее.

Однако кроме желания, которое он ощущал все последние недели при одном взгляде на эту женщину, внутри разлилось и тепло. Саша была такой… простой и в тоже время, до невозможного сложной. Она притягивала его. Сколько раз за эти недели он ловил себя на том, что перестал закрывать двери в кабинет, если не было пациентов, только для того, чтобы посмотреть на нее, проходящую по коридору. Или наблюдал за тем, как она что-то заполняет в историях, которые все равное вела, едва ли не назло ему.

Тимофей улыбнулся уголками губ.

Ее приезд изменил и перевернул с ног на голову весь его затхлый, сумрачный мирок. И главное, она ничего не делала для этого. Просто была собой. Такой же светлой и рассудительной, оптимисткой до кончиков ногтей, безумно переживающей о каждом, кто находился рядом с ней. В этом Саша ни на грамм не изменилась.

Совсем как тогда, когда просидела на час дольше в палате старенькой пациентки отделения, разговаривая с одинокой, умирающей женщиной, совершенно не беспокоясь о том, что занятия давно закончились. Не спешила убежать домой. А потом еще и плакала, закрывшись в пустом кабинете, потому что вела эту пациентку по его назначению и знала, что ту никакая операция уже не спасет. Тогда Тимофей хотел подойти к ней и сказать, что врачу, не умеющему отстраниться от горя и боли людей — нечего делать в медицине. Такой человек сгорит на работе, слишком часто сталкиваясь с невозможностью что-то изменить. Но почему-то промолчал. Так и простоял несколько минут на пороге кабинета, глядя в ее спину и подрагивающие плечи. А потом отвернулся и молча ушел. Она его даже не заметила. Тимофей недавно вспомнил об этом. Утром. Когда увидел надрывное выражение страдания в ее глазах, пока Саша обнимала Мишку, позволяя ему осмотреть мальчугана.

Даже странно понимать, насколько много моментов и секунд хранит наша память надежно спрятав. Оказывается, можно восстановить свою жизнь едва ли не по кадру, если постараться. И он вспоминал почти все, что знал о ней когда-то, пусть то и были отрывочные, отстраненные наблюдения преподавателя.

Она слишком сильно переживала о каждом, кто попадал в ее поле зрения. И все же, похоже, это как раз и помогало ей продержаться в медицине, в отличие от остальных. Хотя Сашу все-таки сломали, он видел это в грустных складочках возле ее рта, отмечал во взгляде, когда она смотрела вдаль. Тимофей прекрасно разбирался в подобных признаках. «Рыбак рыбака», как говорится…

И был страшно зол на того идиота, который не сумел понять, какое богатство держал в своих руках, и как бездарно разменял то.

Хотя, видит Бог, в которого так верил Коля, сам Тимофей не знал, сумеет ли он уберечь и дать Саше то, чего она заслуживает.

Дик насторожено поднялся на передних лапах и фыркнул, навострив уши. Негромко зарычал. Но из-за того, что Тимофей подтянул ему ошейник, уже не мог рвануть в темноту, а потому ограничился недовольным тявканьем.

Тимофей осторожно повернул голову, проследив движение щенка, и улыбнулся, увидев, что вызвало такое волнение пса.

— Саша, — он осторожно обхватил ее лицо рукой и зашептал на ухо. — Саш, просыпайся. Пропустишь все, — Тимофей не удержался, ласково погладил ее щеку ладонью, задержавшись у губ.

Ее веки сонно дрогнули и растерянный, блуждающий взгляд Саши остановился на его лице. Она улыбнулась, а у него внутри что-то сжалось, едва не до боли, при виде этой сонной, открытой и совершенно беззащитной, почти детской улыбки.

Но Тимофей ничего не сказал, только покачал головой и прижал ее губы пальцем, когда Саша что-то попыталась выговорить.

— Тихо, а то спугнешь своих гостей, — едва слышно ей на ухо прошептал он.

И повернув голову Саши, указал ей на землю.

Там, в пятне света из кухонного окна как раз показались три темных, тихо фыркающих колючих комочка. Один, самый крупный ежик, осторожно пробирался впереди, наверное, разведывая дорогу к лакомству, которое манило их своим ароматом. Два других, поменьше, держались позади. Видно, мать с детенышами.

Он почувствовал как пальцы Саши переплелись с его, хоть сама она завороженно смотрела на животных, наверное, даже не сознавая, что делает. На лице Саши, под его рукой, расползалась счастливая улыбка, а в глазах, казалось, загорелись искорки.

— Они — настоящие, Тимофей! — одними губами прошептала Саша, едва справляясь со счастливым смехом, которые он ощущал в ее теле. — Настоящие!

— Конечно, настоящие, — он и сам не мог не улыбаться, глядя на ее радость. Словно ребенка впервые привели в зоопарк, ей Богу. — Я же обещал, — Тимофей легонько задрал нос.

Саша все-таки хихикнула, и тут же сама закрыла свой рот ладонью, наблюдая за тем, как ежи уже добрались до миски с молоком и теперь настороженно лакомились угощением.

Удовлетворенно вздохнув, Саша обхватила его руку своими и опять вернула голову на его плечо, что уже показалось Тимофею естественным и единственно верным.

— Здорово, — тихо прошептала она. — А, давай, их каждый вечер подкармливать, — перевела Саша на него просящий взгляд.

Тимофей закусил губы, чтобы не расхохотаться.

— Господи, женщина! Тебе что, Тихона и Дика мало? — стараясь не повышать голоса, он пораженно покачал головой. — Ты всех сирых и убогих накормить и обогреть хочешь?