Кейт Фернивалл - Содержантка

Он чуть придвинулся к столику и поднял стакан с коньяком.

— За удачную встречу, — улыбнулся он.

— За это я выпью.

Ощутив на языке вкус золотистой жидкости, Алексей вспомнил другие коньяки, которые он пил на других террасах и в других курительных комнатах. А взглянуть на него теперь! Даже одежда — и та с чужого плеча. Почувствовав абсурдность этого, он не удержался и хмыкнул.

— Что вас рассмешило?

— То, какая странная штука — жизнь. Никогда не знаешь, что или кто ждет тебя впереди.

Она улыбнулась, и впервые взгляд ее перестал быть настороженным.

— Не это ли делает ее такой интересной?

— Нет. Не для меня. Я предпочитаю быть готовым, а для этого нужна информация.

— Понятно. Вам что-то от меня нужно.

Он расслабленно откинулся на спинку кресла и негромко засмеялся.

— Так же как вам что-то нужно от меня.

Выражение ее лица не изменилось, разве что взгляд снова сделался пристальным.

Алексей одним глотком допил коньяк и встал.

— Прошу вас, — он протянул руку, — потанцуйте со мной.

Глаза ее изумленно округлились и пробежали по его грязной одежде.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — я не замараю вас.

Они оба знали, что слово «замарать» означало в советском государстве. Провокаторы здесь могли замарать пролетариат. Диссиденты — свои семьи и друзей. На миг ему показалось, что она откажется, но он ошибся. Она явно была отчаянным человеком. Бросив быстрый взгляд на остальных женщин, она поднялась и взяла его руку. Чувствуя через перчатки теплоту ее пальцев, Алексей провел ее к танцевальной площадке. Покосившись на них в удивлении, пианист тут же заиграл вальс.

Алексей, как и обещал, держался на расстоянии, и все же он почувствовал терпкий запах ее духов, увидел, рассмотрел тени под глазами, которые она пыталась скрыть косметикой.

— От вас пахнет, — улыбнулась она.

— Я прошу прощения, — рассмеялся он.

— Ничего. Мне это даже нравится. Вы…

— Тише, — шепнул он и чуть-чуть приблизил ее к себе. Рукой, лежавшей у нее на спине, он чувствовал плавные обводы каждого ее ребра. — Просто танцуйте.

— Скажи, Алексей, зачем ты носишься по России, как сумасшедший? — Антонина прижалась к его плечу. — Зачем тебе это безумие?

Серов сел и выругался про себя из-за того, что раны все еще мешали ему свободно двигаться. Потом осторожно повернулся и опустил ноги с кровати на скомканное шелковое одеяло, лежавшее на полу. Теперь он сидел к ней спиной. Он услышал шуршание и почувствовал, как легонько качнулась кровать, когда ее затянутые в перчатки пальцы мягко прикоснулись к его голой спине и стали спускать вдоль позвоночника от шеи до ягодиц. Нежно и настойчиво.

— Расскажи, Алексей.

Ее губы нашли точку между его лопаток, где неутомимо пульсировала жилка. Алексей запрокинул голову, коснулся затылком ее волос, и в ту же секунду она обвила его руками, прижалась обнаженной грудью к спине, прошлась пальцами по шраму на боку. Какое- то время не было слышно ничего, кроме биения их сердец.

— Я родился и вырос в Ленинграде, хотя для меня это все еще Санкт-Петербург, — сказал он. — Человек, которого я считаю своим отцом, был приближен к правительству. Он выполнял прямые распоряжения Думы и царя. Я почти не видел его. — Помолчав, он задумчиво добавил: — И я совсем не знал, какой он человек.

Ее тонкие пальцы, выглядевшие в своем сером кожаном облачении странно эротично из-за того, что больше на ней не было ничего, нашли шрам на его бедре и стали плавно очерчивать вокруг него круги. От взгляда на это движение у него закружилась голова.

— А моя мать, — продолжил он, — вела великосветскую жизнь. Постоянные балы, приемы, званые вечера. У меня был свой учитель. Других детей я не видел. Меня окружали только взрослые.

— Скучная жизнь для мальчика.

— Был один человек. Я называл его дядя Йене. Каждую неделю он приходил, и с ним я узнавал, каким на самом деле должно быть детство.

— Ты улыбнулся, — рассмеялась она, хотя его лица ей не было видно. — Этот дядя Йене мне уже нравится.

Ее волосы, как бархат, прошлись по его коже, и он снова почувствовал подступающий к чреслам жар.

— Мать увезла меня в Китай, когда мне было двенадцать. — О большевиках он не упомянул. — Как только ей стало известно, что мой отец погиб в гражданскую, она сразу вышла замуж за французского фабриканта.

— Только не говори, что ты жил в Париже. Я умру от зависти. Там такие платья!

— Такты, оказывается, легкомысленная! — рассмеялся он. — Нет. Мы остались в Китае. Там большая русская община, и меня, когда я подрос, разумеется, взяли в связную часть, потому что я говорю и по-русски, и по-китайски.

Она потянула его за прядь сальных волос.

— Значит, где-то здесь, под всей этой доброй советской грязью, находится совсем не глупый мозг.

Он опять засмеялся и почувствовал, до чего это хорошо. Он уже и забыл, как сильно помогает смех. Развернувшись, он обхватил руками ее обнаженное тело, поцеловал ее губы и отдался наслаждению, которое принес их мягкий, податливый ответ. Но через секунду она оттолкнула его от себя. Ее ладонь осталась у него на груди.

— И?.. — настойчиво произнесла она.

— И что?

— И как ты из офицера связи в Китае превратился в грязного бродягу в этом захолустном советском городке?

Он легко коснулся губами ее скулы и подумал о том, какие из его слов будут переданы кому-нибудь еще, но уже не мог остановиться.

— Все очень просто. Я узнал, что у меня есть единокровная сестра. — Он заглянул в темные беспокойные глаза Антонины, и ему не захотелось обманывать ее, делать тени на ее прекрасном лице еще темнее. И все же он произнес: — Мне надоела вся эта буржуйская жизнь. Да и все равно в то время я уже собирался вернуться в Россию. Навсегда.

— Зачем?

— Я хотел быть частью этого великого дела. Формирования целой новой нации, передела мысли и преобразования материалистического общества в идеалистическое.

Она высвободилась из его рук и легла на подушки, вытянула стройные ноги и стала водить руками по бедрам, как будто они принадлежали кому-то другому. В этом медленном показном движении было что-то отстраненно-чувственное.

— Так вы приехали сюда вместе, — промолвила она, не глядя на него, — ты и твоя Лида, чтобы найти Иенса Фрииса?

— Да.

— В Тровицком лагере его уже нет.

— Ты уверена? Ты приехала, чтобы сказать Лиде об этом? — Да.

— Так где же он сейчас?

— В Москве.

— Черт!

Москва. Выходит, казак был прав. Будь он проклят!

Она серьезно посмотрела на него.

— Ты узнал то, что хотел. Теперь ты уйдешь?

— Антонина, — улыбнулся он. — Ну где еще я смогу побриться и принять ванну? Конечно же, я останусь.

Она рассмеялась, провела большим пальцем ноги по его руке от кисти до плеча, добралась до подбородка и запустила палец в отросшую бороду.