Кейт Фернивалл - Содержантка

— А ну отва… — Он развернулся с грозным видом, но, увидев, кто это, улыбнулся. — Привет.

— Положи обратно.

Улыбка исчезла с его лица.

— Положи обратно, — повторила она.

Безмолвное противостояние продолжалось несколько секунд. Потом плечи мальчика опустились. Он повернулся к мужчине и без труда вернул в его карман то, что только что оттуда вытащил. Эдик не хотел смотреть на Лидию, но она снова схватила его за рукав и потащила к подъезду.

— Так-то лучше, — сказала она.

— Для тебя?

— Нет, глупый. Для тебя.

Пока они поднимались по лестнице, ни он, ни она ни словом не упомянули о том, что рукав куртки порвался и теперь болтался бесформенным клочком в ее пальцах.

— На, дай ей.

Лида протянула Эдику кусок колбасы. Мальчик взял, хоть и по-прежнему не смотрел на девушку. Он несмело вошел в их комнату и примостился на полу, прислонившись к стене. Даже Серуха, которая, завидев хозяина, восторженно бросилась к нему, не заставила его улыбнуться. Он разломал пополам кусок колбасы, одну часть положил на маленький мокрый язычок щенка, второй сунул себе в рот. Елена сидела в кресле с иголкой и ниткой в руках. На ее широких коленях лежала какая-то темно-синяя одежда.

— Колбаса — слишком дорогое удовольствие, чтобы животное кормить, — недовольно пробурчала она.

Лида не поняла, кого она имела в виду, мальчика или собаку.

— А ты чего улыбаешься? — Этот вопрос был адресован Лиде. — Я?

— Да, ты.

— Ничего.

— И это от этого «ничего» у тебя улыбка до ушей и голос, как у голубка?

— Не знаю, о чем ты.

— Да брось, ты выглядишь, как сытый кот, обожравшийся сметаны.

Мальчик рассмеялся и с интересом посмотрел на Лиду. Лида почувствовала, что ее щеки предательски покраснели.

— Брат? — продолжала допытываться Елена. — Что, Алексей сегодня объявился?

— Нет.

— Тогда что случилось?

— Я ждала у храма, но…

— Я имею в виду, что еще случилось?

Лида посмотрела на мальчика. И он, и собака смотрели на нее яркими глазами.

— Ничего, — сказала она и, для убедительности пожав плечами, добавила: — Ничего такого, Елена. Просто сегодня я жду вестей от одного партийца, с которым виделась в «Метрополе» на приеме. Его зовут Дмитрий Малофеев. Я, пока не встретилась с его женой, понятия не имела, что он был начальником лагеря в Тровицке, где отец сидел. Он знает нужных людей, которых можно поспрашивать.

— Думаешь, он станет тебе помогать?

— Надеюсь на это.

— Ему-то это зачем?

— Ну, он… — Лида в сомнении посмотрела на мальчика, потом снова перевела взгляд на Елену. — По-моему, я нравлюсь ему.

Елена закрепила шов, спокойно перекусила нитку и спросила:

— А что потом? Когда он даст тебе информацию, которую ты хочешь от него получить? Чем ты отблагодаришь этого деятеля?

Густая, тягучая и липкая, как масло, тишина растеклась по комнате. Она проникла в ноздри Лиды, отчего ей стало трудно дышать. Единственными звуками было дыхание серой собачонки и звон шарманки.

— Елена, — быстро заговорила девушка, как будто думала, что от слов будет меньше вреда, если произносить их скомкано, — у меня нет выбора. Я не могу больше просто так сидеть тут сложа руки. Разве ты не видишь? Лев уходит каждую ночь, надеясь что-нибудь подслушать, если какая-нибудь кухарка или охранник проговорится, хватив лишнего. Он старается. Черт, я знаю, что он старается… разыскать эту секретную тюрьму номер 1908. Он по всей Москве рыщет, ходит по кабакам и пивнушкам с опасными расспросами. И меня это пугает, Елена. Меня это настолько пугает, что я… — Она замолчала. Глубоко вздохнула и заставила себя говорить медленнее. — Я боюсь, что когда-нибудь этот глупый казак задаст не тому человеку не тот вопрос и сам окажется в лагере.

Елена сидела почти неподвижно, сложив руки на коленях. Она ничего не говорила, но ее бесцветные глаза не мигали, а рот безвольно открылся.

— Этот страх преследует меня постоянно, Елена. Каждый раз, когда этот медведь выходит на улицу. Как сейчас. Вот где он? Чем сейчас занимается? С кем разговаривает? В дуло чьей винтовки, черт возьми, заглядывает? — Она посмотрела на свои сжатые пальцы и спросила шепотом: — Чем может рисковать человек ради любви?

Елена подняла руку и провела ладонью по лицу, сверху вниз. По глазам, по губам, пока не взялась за мясистый подбородок. Это движение словно вернуло ее к жизни. Она воткнула иголку в катушку и покачала головой.

— Он сам так решил. Никто не заставляет его.

— Но я хочу, чтобы он прекратил. Сейчас же. Это слишком опасно. Но он не послушает меня. Я знаю. Не послушает.

— А этот твой чиновник, Дмитрий Малофеев? Разве он не опасен?

— С ним я как-нибудь справлюсь.

Елена вдруг рассмеялась. Звонким девичьим смехом, услышав который собака залаяла. Она тяжело поднялась с кресла. Оказалось, что подшивала она старую, но плотную шерстяную куртку. Она встряхнула ее и бросила мальчику.

— На, Эдик. Надень это и дуй отсюда вместе со своим мешком блох. — На секунду она задумалась, положила ладони на свои внушительные бедра, окинула взглядом комнату, при этом шея ее неожиданно напряглась так, что на ней вздулись вены. — У меня тут и без тебя есть чем заняться.

Она направилась к двери, и тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Она провела рукой по волосам Лиды, чего не делала никогда раньше. Это прикосновение было неожиданным для девушки и оказалось намного нежнее, чем она могла ожидать.

— Малышка, — мягко произнесла Елена, — этот человек тебя съест и не подавится.

Потом она сняла с крючка у двери пальто, натянула галоши, прошлась расческой по соломенным волосам, намотала на голову платок и вышла.

Мальчик посмотрел на закрывшуюся за ней дверь и жалостно всхлипнул. Лида сначала решила, что это заскулила собака.

— Я ей не понравился, — сказал он.

Лида прошла через комнату, опустилась перед ним на колени, прямо на твердый пол и погладила щенка, как будто он был частью мальчика.

— Глупости. Если бы ты ей не нравился, стала бы она искать для тебя куртку да еще зашивать ее?

— Не знаю…

Она потрепала ребенка по молочно-белым волосам и позволила Серухе лизнуть себе руку. Мальчик с неохотой оторвал взгляд от двери, словно наконец смирился с тем, что Елена какое-то время будет отсутствовать, и повернулся лицом к Лиде.

Немного помолчав, он сказал:

— Все равно, я думаю, она не любит меня.

— По-моему, беда в том, что она тебя любит слишком сильно.

Он напряженно нахмурился, точно изо всех сил старался понять слова Лиды, но эта мысль не помещалась у него в голове.

— Как это?

— Эдик, — ласково произнесла она, — я думаю, ты напоминаешь ей сына, который умер.

Когда шарманка смолкла, стало казаться, что комната опустела. Свет начал меркнуть, стал серым, как шерстка Серухи. Эдик заснул, свернувшись калачиком прямо на полу, в обнимку с собакой, и, хоть щенок не спал, он лежал тихо, наблюдая за Лидой желтым глазом. Когда она встала и двинулась к окну, чтобы посмотреть, как прямоугольник неба над двором превратится из голубого в сиреневый, а потом сольется с крышами, щенок сердито заворчал. Похоже, крошечное существо с выпирающими тоненькими косточками и молочными зубами охраняло своего хозяина, и это придало Лиде уверенности. Она не знала почему, но почувствовала это.