Кейт Фернивалл - Содержантка

Через десять минут кожа ее ныла и все тело трясло. Наконец она опустила руки. Только сейчас ей стало понятно, что грязь снаружи не имела значения. Ей хотелось смыть ту грязь, которая находилась внутри. И как до нее добраться, она не знала.

В ванной было тепло. В гостинице «Триумфаль» заботились об удобстве привилегированных постояльцев. Чан Аньло услышал восхищенный вздох Бяо, когда тот, войдя в ванную, увидел золотые краны, хромированные детали и мрамор. В небольшом номере самого Бяо, расположенном ниже, на втором этаже, над шумным буфетом, удобства были скромнее. Чан закрыл за помощником дверь и открыл оба крана, сначала над раковиной, а потом и над ванной. Вода хлынула в белоснежные фаянсовые сосуды потоком, закружилась, загудела, ринувшись в стоки через сливные отверстия, наполнила небольшое помещение бульканьем и вибрацией.

— Ну вот, друг мой. Теперь давай поговорим, — вполголоса произнес Чан.

— Это не опасно?

— Я думаю, те, кто слушает, половину времени на службе все равно спят.

Бяо выглядел неуверенно. Руки его не знали покоя, как листья бамбука на ветру, а темные глаза так и рыскали по кафельным стенам. Чан был рад, что взял с собой в Россию этого молодого человека, и не только потому, что это спасло Бяо от участия в боевых действиях в Китае и позволило спокойно вздохнуть Ху Тай-ваю. Бяо был щитом, прикрывавшим спину самого Чана. Он ну>вдался в помощнике.

— Не думай о тех, кто слушает, брат, — промолвил Чан, близко поднеся губы к уху Бяо. — Эти водопады все равно оглушили их. Вчера Куань произнесла неосторожные слова, но ни ей, ни мне вопросов не задали. Я уверен, что бородатым наш мандаринский кажется таким же непонятным и трудным для восприятия, как нам — их русский.

Бяо кивнул.

Чан заговорил быстро:

— Здесь есть выход, через окно ванной и по крышам. Мне нужно, чтобы ты незаметно выбрался на улицу. Нужно идти сейчас, пока еще есть время до обеда, который для нас запланировали.

Глаза Бяо загорелись. Он снова кивнул.

— У бородатых мозги работают медленно, как червяки. Все пройдет гладко.

— Спасибо, мой друг.

На какое-то время они замолчали, прислушиваясь к шуму воды.

— Это ради девушки фаньцуй? — наконец спросил Бяо. — С которой ты танцевал?

Чан удивился, что Бяо спросил его, но кивнул. Его юный компаньон посерьезнел, втянул щеки.

— Чан, неуверенно произнес он, — я, конечно, недостоин судить, но мне кажется, что неразумно так рисковать ради фаньцуй. Она явно не стоит того, чтобы…

Чан застыл. Он не переменился в лице, только его мышцы слегка напряглись, но этого оказалось достаточно.

Бяо склонил голову.

— Прости мой несдержанный язык. Он не знает, когда лучше промолчать.

— Он у тебя всегда таким был, — рассмеялся Чан. — Ты так и не изменился.

— Само собой, я с удовольствием выполню любую просьбу своего друга.

— Спасибо, Ху Бяо.

— Просто я… — Он замолчал.

Голова его все еще была наклонена так, что на задней стороне крепкой шеи натянулись сухожилия.

— Что? — спросил Чан.

— У моего языка нет ушей, чтобы слушать или учиться.

— Заканчивай то, что хотел сказать.

Ху Бяо поднял глаза. Ресницами и тяжелыми веками он вдруг напомнил Чану Ху Тай-вая, человека, которому он был стольким обязан, который был его отцом во всем, кроме имени. Юноша почувствовал близость и привязанность к своему младшему товарищу.

— Говори, Бяо, а не то мне самому придется залезть кулаком тебе в глотку и вытащить оттуда слова, как твоя мать вытаскивает щенков из суки.

Он засмеялся и увидел, как Бяо вздохнул и слегка вздрогнул, оттого что почувствовал облегчение. Впервые в жизни Чану пришло в голову, что его друг детства не только любит его, но и боится. Это было печально. Неужели война превратила его в какого-то нового человека? Неужели он оставил лучшее, что было в нем, там, на китайских полях сражений?

— Бяо, я хочу выслушать твой совет.

— Боги всегда помогали тебе, Чан Аньло. Если ты променяешь их внимание на внимание длинноносого иностранного дьявола, они оставят тебя.

— Я уже многое им обещал. Поклялся гордым именем своих предков.

— Нет, друг мой. Боги непостоянны. Держись со своими. Возвращайся в Китай и женись на моей сестре Си-ци. Ты знаешь, как сильно она тебя любит.

Чан улыбнулся.

— Мое недостойное сердце и без того принадлежит прекрасной Си-ци. Как и сердца многих других мужчин. Я всегда буду любить ее милое лицо и ее мудрость.

— Тогда женись на ней.

— Не могу.

— Этого больше всего хотели бы мои отец и мать перед смертью.

— Бяо, это жестоко. Ты же знаешь, я не могу им ни в чем отказать.

Двое мужчин долго смотрели в глаза друг другу, не произнося ни слова. Их окружал лишь звук льющейся воды. Первым отвел взгляд Ху Бяо.

— Что тебе нужно, Чан Аньло?

— Мне нужна комната.

Эдик вернулся поздно вечером. Довольный собой, он гордо выпячивал грудь, и Лида обняла его, прежде чем он успел воспротивиться. Торопливо, словно куда-то очень спешил, он сунул ей записку, после чего вместе с собакой исчез.

В записке был указан адрес и нарисована схема улиц. Лида представила себе, как Чан сидел в своем номере и старательно чертил для нее линии, чтобы она не ошиблась. В записке не было ни приветствий наподобие «дорогая Лида», ни подписи — ничего, что могло бы указать на кого-то из них. Лишь три коротких слова в самом низу: «Ты — моя жизнь».

Лида дождалась, пока Лев и Елена начнут храпеть, усыпленные водкой Малофеева, и лишь после этого выскользнула из кровати.

В комнате было темным-темно. За окном — еще темнее. Ночное небо исчезло. Ни луны, ни звезд, одна сплошная пустота, которая выглядела так, будто поглотила город. Лида быстро вытащила из-под кровати узел и стала натягивать Еленины юбки и кофты в несколько слоев, отчего, в конце концов, стала казаться дородной и неповоротливой. Покончив с этим занятием, она удовлетворенно кивнула.

Теперь в свое пальто она уже не помещалась, но и Еленино надевать не хотела, ведь любопытные глаза могли узнать его. Поэтому вместо пальто она взяла свое шерстяное покрывало и обмоталась им, словно большой шалью, накинув на голову и плечи. Поверх него она повязала шарф, закрепив его узлом под подбородком. Теперь в темноте узнать ее будет невозможно. На какой-то короткий миг ей даже показалось, что она освободилась от самой себя. Задержав дыхание, она шмыгнула из комнаты в коридор. Никто не узнает ее. Даже Чан Аньло.

Она поспешно семенила по скользкой улице, опустив голову навстречу ветру. Большинство зданий было накрыто саваном темноты, поэтому она могла не думать о том, что ее в любую секунду могли остановить и допросить, а сосредоточиться на том, куда направляется. Дорога была неровной и грязной. С одной стороны растянулось кладбище, а с другой деревянные домики теснились, подпирая друг дружку. Сильный запах сырой земли, свиней и древесного дыма напоминал китайскую деревню. Лида попыталась улыбнуться этому воспоминанию, но не смогла. Несмотря на холод, ладони внутри перчаток сделались влажными и липкими, а в затылке начало покалывать, как будто под покрывалом у нее на голове копошились пауки. Постепенно шаги Лиды замедлились, и она остановилась. Что с ней?